Кира встретила Светлану и Жданова летом 1949 года, когда вместе со своим мужем Арсением, начальником главного штаба военно-морского флота СССР, оказалась на том же курорте. Вскоре пара перебралась в Дом на набережной. Им вовсе не хотелось жить в «Доме предварительного заключения», но предложение исходило от самого Сталина. Как вспоминала Кира, «он просто спросил на ходу, хотим мы переехать или нет. Он редко спрашивал напрямую о таких вещах». Но не разобраться в том, что Сталин бормочет себе под нос, могло быть смертельно опасным. Пара получила пятикомнатную квартиру, в которой раньше жил морской адмирал, арестованный за то, что продавал советские военные секреты Америке и Британии.

Кира беспокоилась, что они с мужем были на виду. Многие ее друзья-артисты были репрессированы. Бывшая любовница ее мужа, балерина Большого театра, была арестована за связи с иностранной интеллигенцией, и Арсений боялся, что эта женщина может оклеветать его. В разрываемом на части ревностью и предательствами театральном мире было полно «стукачей» — так называли осведомителей. Кира всегда была осторожна в том, с кем из коллег в театре можно познакомить мужа, и Арсений вел себя так же.

В Доме на набережной Кира и Арсений устраивали небольшие вечеринки для семьи и близких друзей. В первый же вечер, когда Юрий и Светлана пришли к ним в гости, Жданов сел за рояль и начал играть, приглашая Киру что-нибудь исполнить дуэтом. Эти домашние праздники были веселыми, на них много смеялись, пели, танцевали, слушали пластинки и спорили. Но Кира заметила, что Светлана обычно садится в угол, «как-то отгораживаясь от всей компании», говорит тихо и никогда не танцует. Одевалась она строго, в хорошо сшитые платья из дорогих тканей, оживляя наряд только маленьким бриллиантом или подходящей брошью. Кира заметила, что она стройная, с красивой спортивной фигурой. Она носила маленькие каблучки и немного сутулилась, возможно, потому, что муж был ниже ее. Став друзьями, Кира и Светлана часто потихоньку смеялись над теми вечерами во МХАТе, когда на спектакль приезжал Сталин.

Однажды Светлана спросила Киру, как она научилась петь. Кира ответила, что у нее была замечательная преподавательница, бывшая аристократка Софья Рачинская. Светлана пришла в восторг. Она жаловалась, что от природы у нее очень тихий слабый голос, а в качестве аспирантки она была должна читать лекции в университете. Кроме того, у Юрия был чудесный голос. «Он очень общительный и любит петь, а я, как видишь… Поэтому Юрий садится за пианино, а я одна». Кира пообещала договориться с преподавательницей об уроках.

Когда на следующий день Кира подошла к Рачинской, у той чуть не случился сердечный приступ. Она побледнела и руки у нее затряслись. «Кира, что ты со мной делаешь!» — воскликнула старушка. Кира помогла ей сесть. Она попыталась объяснить, что Светлана — очень милый и приятный человек. После долгих уговоров Рачинская согласилась: «Ну, Кира, только под твою ответственность».

Несколько дней спустя Рачинская сидела и ждала свою новую ученицу. Она жила в коммунальной квартире на улице Воровского в очень большой комнате со старинным бюро, пианино, множеством книг и коробок с разными памятными вещами. За два часа до урока раздался стук в дверь. Вошли трое мужчин в гражданской одежде. В полном молчании они обыскали комнату, перевернув все вверх дном. Перед тем как уйти, мужчины разложили все по своим местам.

Светлана, ничего не знавшая о том, что произошло, пришла через двадцать минут с цветами, коробкой конфет и двумя пакетами продуктов. Рачинская отказалась брать плату за занятия, но, несмотря на это, она почувствовала себя смущенной при виде такого богатства. Вскоре Рачинская привыкла не говорить со своими друзьями о Светлане. Когда она рассказала одной знакомой о своей новой ученице, та исчезла из ее жизни на долгие годы.

У Светланы не было голоса, но Рачинская считала, что каждого человека можно научить петь. Уроки продолжались. Каждый раз за два часа до прихода Светланы появлялись три агента в гражданской одежде и «перетрясали» всю комнату. Каждый раз приходило трое разных мужчин, которые вели себя совершенно одинаково. Рачинскую нервировало это постоянное повторение. Она продолжала звонить Кире и докладывать об их визитах. Чувствуя себя виноватой, Кира сказала, что попросит Светлану прекратить занятия. «Нет-нет! — ответила Рачинская. — Если Светлане нужно, мы будем продолжать!» Как заключила Кира, «Софья Андреевна, несмотря на свой возраст, была рисковой женщиной!»

Примерно так в те годы жила вся советская интеллигенция, особенно, в Москве. Шпионы, осведомители, агенты НКГБ были повсюду. Никто никогда не мог понять, что же происходит, только чувствовалось, что над всеми нависла какая-то угроза. Это было как будто живешь на зыбучих песках, считая, что под ногами твердая земля.

По иронии судьбы, Светлана словно добровольно ослепла: она, так любившая искусство и литературу, по указанию своего отца, вошла в семью Ждановых. Ведь в период ждановщины именно отца Юрия больше других ненавидели артисты и интеллигенты. Он запретил музыку Прокофьева, Хачатуряна и Шостаковича как «чуждую для советских людей и их художественного вкуса». Он запрещал и произведения многих писателей и поэтов, в том числе, Анны Ахматовой. Об Ахматовой А.А. Жданов как-то сказал: «Она наполовину монахиня, наполовину проститутка, а скорее даже — монахиня-проститутка, у которой грех смешивается с молитвой».

К семидесятилетию Сталина (в действительности ему исполнялся семьдесят один год) в залах Третьяковской галереи, куда Светлана когда-то ходила со своим любимым Алексеем Каплером, открылась огромная экспозиция, посвященная одной теме. Со всех картин взирало лишь одно лицо — великий вождь в разных ипостасях: то добрый дедушка, то герой войны, то чудо-богатырь из русских былин. После этой выставки Светлана почувствовала себя подавленной: «Еще не бывало такой проституции искусства…» Но чего она хотела, когда сама вошла в семью человека, именем которого назвали репрессии против людей искусства?

Вся затея с замужеством снова обернулась несчастьем, ошибкой. Даже после смерти А.А. Жданова в его семье царил дух «показной, формальной, ханжеской «партийности» в сочетании с самым махровым «бабским» мещанством» — сундуки, полные «добра», привезенного из Германии после войны, безвкусная обстановка сплошь из вазочек, салфеточек, копеечных натюрмортов на стенах. Вскоре Светлана поняла, что ненавидит свою свекровь Зинаиду Александровну Жданову, которая держала сына в полном подчинении. Юрий называл ее «старой мудрой совой».

Зимой 1949-50 года Светлана тяжело болела — она снова ждала ребенка, и беременность проходила трудно. Весной ее положили в больницу, где она провела полтора месяца. Оказалось, что у Светланы и ее мужа несовместимый резус-фактор крови, поэтому она страдала от токсикоза, который сказывался на почках. Светлана чуть не умерла. Ее маленькая дочка появилась на свет в мае, на два месяца раньше срока. Поэтому Светлане пришлось провести в больнице еще месяц.

Чувствуя себя одинокой и нелюбимой, Светлана написала отцу письмо, полное обиды, где сообщила о рождении внучки Екатерины. Он ответил:

«Здравствуй, Светочка!

Твое письмо получил. Я очень рад, что ты так легко отделалась. Почки — дело серьезное. К тому же роды… Откуда ты взяла, что я совсем забросил тебя?! Приснится же такое человеку… Советую не верить снам.