Анатолий Эммануилович непоколебимо убежден в том, что я просто создана для ведения громких дел.

«Тебя, Еленочка Владимировна, вся наша пресса любит и знает, – говорит он. – И на фото в газетах ты хорошо получаешься. Нервишки у тебя покрепче, чем у некоторых, и чувство ответственности повышенное. Тамарочка говорит – ты эмотивный психотип».

Тамарочка – это супруга Анатолия Эммануиловича, профессор психологии Тамара Тимофеевна Плевакина. Про психотипы личности она и мне рассказывала.

Я, правда, плохо запомнила, уяснила только (с облегчением), что мой психотип, этот самый эмотивный, поприличнее всех прочих будет.

Другие вовсе негодящие, одни названия чего стоят: истероид, эпилептоид, параноидальный психопат, шизоид…

Если все они есть среди членов нашего дружного коллектива, то неудивительно, что шеф меня так любит, ценит и нагружает. Я бы тоже не выпускала к прессе какого-нибудь психопата с паранойей…

О, кстати! Надо у Тамары Тимофеевны спросить совета по поводу Сашкиных экзаменов. Позвоню-ка я ей вечером.

Надежда на получение дельного совета от профессионала сама по себе оказала на меня благотворное действие. Я перестала нервничать и если не выбросила вопрос о Сашкиных экзаменах из головы, то отодвинула его в дальний уголок.

Я иногда так делаю, да. Использую прославленный метод Скарлетт О’Хара: «Я подумаю об этом завтра».

Он, правда, конфликтует с методом Натальи Кузнецовой – моей любимой сестрицы: «Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра». Но с Сашкиными экзаменами я уже дооткладывалась, дальше тянуть некуда, надо это дело решать.

К слову, про дело: что тут у нас в сюрпризной папочке от Анатолия Эммануиловича?

– Прошу прощения, Елена Владимировна, я не успел посмотреть, – извинился Дима. – Если угодно, я тотчас же…

– Ах, оставьте, я тотчас же изволю сама.

Димины прекрасные манеры меня и вдохновляют, и бесят.

С одной стороны, мне хотелось бы хоть иногда производить впечатление благовоспитанной светской дамы.

С другой – ну сколько можно, а? Мы уже столько вместе съели соли и собак, пора бы как-то попроще общаться, ан нет, Диме благородное воспитание не позволяет.

Юный граф, блин.

– Кофе?

– О да!

Я оживилась.

Юный граф мой не ленив и не чурается такой низкой работы, как раскочегаривание самовара, то бишь, приготовление бодрящего напитка в кофемашине. Я этого, стыдно сказать, не умею. Пошло боюсь этого шумного агрегата – он ревет и пыхает паром, как сказочный дракон.

Принцесса, блин.

Уже улыбаясь, я наконец потянулась к папке с новым делом.

Папка тоже была будто из давних времен – картонная, серая, со шнурками-завязками.

Сколько работаю в суде, столько мне приносят от шефа эти серые папочки. Плевакин наш вообще любит все такое, как сказала бы моя модная блогерша, винтажное. Не знаю, откуда у него неиссякаемый запас бумажных папок, может современная судебная система унаследовала их еще после кассационного Сената – Верховного суда в Российской империи после судебной реформы Александра Второго в 1864 году…

Шнурки на папке были завязаны аккуратным кокетливым бантиком. Ишь ты! Еще бы надушенную сопроводительную записочку приложили.

Похихикивая, я развязала бантик, открыла папку… и перестала улыбаться.

Это были иски к Шоко-школе, поданные гражданами Вешкиным, Суриковой и Кузнецовой.

Я беззвучно выругалась и схватилась за телефон.

– Я работаю, – сквозь зубы процедила Натка.

Фоном звучало ожесточенное клацание: сестрица стучала по клавиатуре.

Жесткая у нее «клава», с мимолетным сочувствием подумала я, к концу дня голова должна раскалываться от этого стука. Редакционно-издательский центр называется, преуспевающая газета, кит медиабизнеса – нормальные клавиатуры сотрудникам купить не может!

– Ну? – сердито поторопила меня сестрица.

Я прогнала неуместное сочувствие и так же сердито сказала:

– Баранки гну!

– Кстати, у нас есть сушки, – любезно проинформировал Дима, аккуратно подсовывая мне под руку чашку с ароматным кофе. – Не желаете?

– Гран мерси, – кивнула я помощнику.

И уже в трубку бросила сестрице:

– Я, чтоб ты знала, тоже работаю и, между прочим, как раз над твоим делом! Ты почему мне не сказала, что подала иск к Шоко-школе?

– Ну привет! – Натка, похоже, искренне удивилась, даже по клаве стучать перестала. – Ты же знала, что я собираюсь это сделать. Сама мне подбросила источник инсайдерской информации.

Я не сразу сообразила, что источником инсайдерской информации сестра витиевато назвала учителя Бехтеревича, чьи контакты я ей в самом деле выдала. Значит, Лев Александрович и впрямь рассказал Натке какие-то шокирующие подробности из шоко-школьной жизни.

– Но тут три иска!

– Ну да, я нашла соратников. Так сказать, объединила и возглавила, – сестрица довольно хмыкнула. – Ты чем недовольна-то?

– Ты еще спрашиваешь?!

– Сушки, – Дима деликатно подсунул мне блюдце с баранками в сахарной глазури.

Я признательно кивнула ему, злобно закусила одну сушку – твердая! – и, сама себе напоминая разъяренного быка с кольцом в носу, пропыхтела в трубку:

– Обязательно надо было подавать иск именно в Таганский суд?!

– А в чем проблема-то? – Натка притворилась, будто не понимает.

– Проблема в том, что это дело принесли мне!

– Так и прекрасно!

Я хрустнула баранкой, хлюпнула кофе и помолчала, усмиряя ярость.

Все она прекрасно понимает, моя сестрица. И Плевакина нашего знает – был случай познакомиться, Анатолий Эммануилович очень помог нам однажды, когда Натка доверилась мошенникам и едва не лишилась квартиры[2].

Плевакин любит порядок и обожает все систематизировать. В том, что второе дело, в котором фигурирует Шоко-школа, он отдаст тому же судье, который уже рассматривал первое, можно было не сомневаться. Ну, это же логично: человек уже в материале…

А то, что на этого человека в связи с очередным громким делом опять могут вылить ушаты грязи, никого не волнует!

Я чуть не всхлипнула – так мне себя стало жалко.

Натка воспользовалась образовавшейся паузой, чтобы пойти в наступление:

– Ты мне вообще сестра или кто? Ты разве не должна защищать наши с Сенькой интересы?

– Так, все с тобой понятно, – я оборвала разговор.