Андропов противопоставил практику теории, непосредственный жизненный опыт — недававшейся учебе, и это не впервые в Кремле недоучка побеждал образованных. Так в свое время произошло со Сталиным, который был исключен из духовной семинарии за академическую неуспеваемость, хотя позднее его советские биографы утверждали, будто за революционную деятельность. Товарищей по партии, которых он впоследствии почти всех уничтожил, Сталин ненавидел в том числе и за их образованность, знание иностранных языков, за то, что никогда не мог, по невежеству, участвовать в их теоретических спорах. Всех их он презрительно называл “умниками".

У Андропова, когда он стал во главе Комитета госбезопасности, образовательный “комплекс неполноценности" выразился более сложно, чем у Сталина. Именно при нем сотрудники КГБ были вовлечены в интенсивный созидательный процесс: усиленно занимались мифотворчеством, создавали и тут же обнародовали “чекистские легенды", распространяли слухи и занимательные истории, которые в совокупности слагали идеализированный образ карательного ведомства. С конца 60-х годов популярную литературу, но прежде всего экраны кино и телевизоров энергично оккупировал современный чекист, демонстрирующий свое умственное превосходство над противником, кем бы тот ни был — агентом ЦРУ за границей или внутренним врагом. Советский тайный агент Штирлиц из популярной телевизионной серии “Семнадцать мгновений весны", пробравшийся в штаб-квартиру нацистов, побеждал врага не грубыми силовыми приемами и не хитрыми манипуляциями с пистолетами и другими видами секретного оружия, как симпатичный громила Джеймс Бонд, а сугубо интеллектуальными средствами.

Патриотический образ взлелеян самим Андроповым и отражает идеальное представление о КГБ как “мозговом центре" Советского Союза, а о его сотрудниках — как интеллектуальных суперменах с самым высоким по стране умственным коэффициентом и наивысшей рабочей эффективностью. Зарождение и развитие этого образа в голове Андропова имеет длинную предысторию, начинаясь от смутного, им самим затемненного детства, когда мальчик Юра во время гражданской войны на Северном Кавказе собирал гильзы от патронов на шпалах железнодорожной станции Нагутская. Позднее, в Отечественную войну, когда комсомольский активист Юрий Андропов брошен партией в Карелию на организацию партизанских отрядов в тылу врага, картинный образ советского разведчика оплотнился реальностью, но сохранил всю возвышенность мечты недалекого паренька из провинции. Уже в этой эффективной мечте проступают знакомые очертания телефильмов конца 60-х годов о работе советской агентуры в тылу врага: Андропов очень любил серийные выпуски, отражающие в идеализированном виде специфический опыт его военной молодости.

Сведения о подпольной работе Андропова во время войны почерпнуты нами из его официальной биографии, хотя у нас есть некоторые основания сомневаться в достоверности информации. Дело в том, что в биографии не упомянута ни одна военная награда Андропова и ни одна послевоенная, которые, обычно механически, выдавались всем участникам войны к очередному юбилею. Если официальная версия соответствует реальности, то как минимум Андропов должен иметь таких наград до десяти, а то и больше. Несомненно — медали “Партизану Отечественной войны" (первой либо второй степени), “За победу над Германией" и парочку юбилейных, а также один-другой орден типа Красной Звезды, либо Красного Знамени, либо Славы, либо Отечественной войны, а возможно, и более высокие награды. Отсутствие военных наград странным образом противоречит утверждению официальных биографов Андропова о его участии в организации партизанских отрядов на территории врага. Скорее всего, мы имеем дело с созданием себе подходящей биографии задним числом: участие в войне для андроповского поколения было столь же обязательным условием, как для предыдущей генерации вождей участие в революции и встречи с Лениным, которые также часто приписывались кремлевским лидерам без достаточных на то оснований.

Но вернемся к доблестным телегероям. Косвенным образом вся эта бесконечная и несколько однообразная вереница интеллектуальных чекистов отражала биографию самого Андропова: от подпольной организации партизанских отрядов' в тылу врага, через тайную миссию пресечения Венгерской революции до высшей секретной работы шефа политической полиции. В воображении мечтателя с Лубянки выходило, что вся его сознательная жизнь, отданная полицейской службе, распадалась на отдельные образы: и майор Пронин, и полковник Штирлиц, и другие блестящие разведчики с экрана телевизора были как бы маленькими Андроповыми, его различными псевдонимами. В их лице он лелеял собственный, вымечтанный в убогой комсомольской юности образ, смотрел на себя со стороны, интеллектуально побеждал бесчисленных врагов по обе стороны советской границы. Пропаганда не только возглавляемой организации, но и самого себя! Любопытно, что сценарии к этим фильмам и телесериалам писали либо сами сотрудники КГБ, как, например, первый андроповский заместитель Семен Цвигун, либо по заказу КГБ создавали “наемные писатели".

Однако к концу службы в КГБ Андропову стало недостаточно майора Пронина и полковника Штирлица, его честолюбие уже не удовлетворялось тайной властью и книжными и телевизионными alter egos — вторыми “я". Он стал нетерпелив, потому что приходил к власти в слишком почтенном возрасте, старше, и намного, всех предшественников по Кремлю. Одним словом, автор сам захотел выйти на сцену под собственным именем.

Так возник Андропов 1982 года, превосходящий всех Прониных и Штирлицев, вместе взятых, — утонченный интеллектуал, разборчивый эрудит (принадлежность к карательной организации только добавляла остроты в сверкающий букет достоинств), снисходительный либерал, знающий языки и накоротке со всей европейской культурой. Вскоре и этого показалось мало: в редкостном алмазе отшлифовывались все новые грани. И если для заграницы он пустил байку о своем англоязычии, то для домашнего потребления, где никто бы не посмел поставить критикой разумные пределы фантазии кремлевского вождя, который читает перед сном в оригинале философские опыты Монтеня.

Это был реванш за унижения, за ущемленность, за невзрачность в ряду коллег по Политбюро с их упорным нежеланием счесть его хотя бы достойным конкурентом в борьбе за власть. За низкий образовательный уровень, который ему не раз тыкали в лицо, за скудную бесперспективную юность, за пласты, за плоскогорья обид, с которыми он смог расквитаться только на старости лет. То был его реванш за долгий-долгий путь к власти — самый длинный, который когда-либо проделывал будущий кремлевский вождь, за бесконечные годы подполья, за обездоленность Богом и недооценку людьми. Сиятельным образом просвещенного владыки, экзотическим и неправдоподобным на фоне кремлевского иконостаса, срочным порядком разделывался со своими перезрелыми комплексами тот темный, туговатый к развитию, периферийный паренек с необузданным воображением недоучки.

Андропов 1982 года — такой же псевдоним, как Пронин и Штирлиц, потому что настоящий Андропов остался неизвестен. Настоящий Андропов проще, грубее, примитивнее и невежественней. Настоящий Андропов знал о Монтене лишь по наслышке и не читал его не только по-французски, но и в добротном русском переводе, выпущенном в период хрущевской оттепели. Настоящий Андропов не читал даже Макиавелли, которого мог бы взять себе в учителя. Как в случае с диалектикой “не по Гегелю", так