Решение Люба для себя приняла, закрепляя его каждым новым гулким стуком каблучков. Никому и ничего она говорить не будет. Пусть сами догадываются…Тем более, может скоро и не о чем будет говорить. Неизвестно ведь, сколько продлится всё, раз Сергей так к этому поверхностно относится…

Люба была не дурой и посыл заведующего поняла предельно точно. Все сплетни и их последствия будут только её проблемами…Конечно, ведь она женщина, да к тому же новенькая в коллективе, а Соболев — мужчина, заведующий, и для него это не в первый раз…

Дура ты всё-таки, Люба… Не забывайся.

* * *

Время не побежало — полетело. Стремительно и беспощадно, как умеет оно лететь только для людей после тридцати. Люба и моргнуть не успела, а уже неделя прошла со дня Медика, потом и вторая. Дни, однообразные в своих заботах, но каждый по- своему уникальный, вихрем сменяли друг друга. И с каждым таким днём чувства Любы к Сергею крепли. Она вообще человек была такой — не умела наполовину, постепенно. Только с головой, с надрывом и с какой-то пронзительной ноткой жертвенности. Ужасное качество для женщины… Особенно если мужчине, которого этим чувством одарили, вроде как и не надо…Люба понимала, но совладать с собой была не в силах. Так что к середине третьей недели Вознесенская вообще с трудом могла припомнить как это — быть без Сергея. Страшно было даже представлять. Так быстро и прочно он занял место в её сердце и в жизни.

Вот только место это…

Вознесенская недовольно поджимала губы всякий раз, как об этом думала…Место Сергея в её мире Любу решительно не устраивало, а ещё меньше устраивало, что самого Соболева это самое место устраивало точно.

На работе они никому ничего не говорили, вели себя на людях исключительно профессионально и, может быть, о них бы так ничего и не узнали, быстро устав сплетничать об одной только бане. Вот только ночные дежурства подвели…Работа работой, но Соболев не мог удержаться и не утащить в спокойные сутки Любу на старенький диванчик в своем кабинете. Да Вознесенская и не сопротивлялась особо, поэтому после пары таких ночей все всё про них поняли. Любу попытались было расколоть, но она не поддалась, и от неё, вздохнув, отстали. Сплетничали теперь только за глаза. Сначала Любу это задевало — заходишь в ординаторскую и все разом замолкают. И только глазами нагло-любопытными сверлят. Но, насмотревшись на непробиваемого Соболева, Вознесенская тоже перестала обращать внимание на шушукающихся коллег. Постепенно ажиотаж поутих, и отделение смирилось с положением вещей. Что что-то явно происходит между заведующим и его ординатором, но что…Ой, да чёрт их знает…

Дома тоже как-то скоро улеглось. Потому как буквально в следующий своих приход в Любину квартиру Сергей отвел в сторонку Сашку и о чем-то минут десять тихо с ним говорил. О чем — не признавались оба, но воцарился худой мир, который, как известно, лучше доброй ссоры. Саша теперь о "дяде Сереже" вообще речь не заводил, делая вид, что его не существует. Только смотрел на мать хмуро исподлобья, если она собиралась к соседу ночевать. Сам же Сергей у Любы не оставался никогда. А её звал…

Тут Люба опять недовольно поджимала губы…

Выходило ночевать вместе раза два — три в неделю. То у неё дежурство, то у него, и далеко не всегда они совпадали. Помимо этого, Сергей еще хоть и редко, но дежурил в частной клинике, а иногда он просто по-человечески уставал, и наверно ему, уже привыкшему к одиночеству, не хотелось никого видеть в своей холостяцкой квартире.

Люба это понимала, да. Нагрузка у Соболева была большая. Нет, она всё видела. Видела, как ему после докладов, конференций и операций даже говорить бывает лень — не то, что трахаться… Но ей так обидно было. До слёз. Невозможно просто — ей-то быть рядом хотелось…

Жить вместе хотелось тоже…

Чтобы не бегать по этой чёртовой лестнице туда- сюда, не думать, где какая оставлена одежда, не готовить на двух кухнях обоим своим мужчинам и впрок — вдруг она вечером или утром к кому-нибудь из них не придет. Чтобы можно было не только сексом заниматься, но и просто засыпать вместе, поговорив, или даже молча, но обнявшись. Чтобы в тишине, но вдвоём. Вместе…

Любе надоело ждать каждый день, позовёт Сергей её или нет, надоело соглашаться всё время, потому что это было как-то унизительно. Пару раз она даже из чувства протеста отказала ему. Думала, Сергей хоть спросит " что не так", может даже обидится…Да хотя бы расстроится! Но он оба раза выдал "а, ну ладно" и улыбнулся. Люба теперь это даже спокойно вспоминать не могла! Ему как будто всё равно!

Она удобная просто…Конечно, Сергею хорошо. Вон, даже поправился на пару килограммов за неполных три недели…Спокойный, веселый, ласковый. Только вот будто и не её вовсе.

Она удобная для него. А для себя?

По всему выходило так, что, чтобы стало удобно ей, должно было перестать быть удобно ему.

И у Любы появился безумный план, как это сделать, не закатывая стандартных женских истерик и не начиная так нелюбимых мужчинами разговоров о чувствах и общем будущем…

— Так, меняю на Тверскую. Давай, Рамик, дава-а-ай! — озорно пропела Люба, протягивая насупленному соседу свою самую дешевую карточку.

Рамиль давать не хотел. Кинул слёзный взгляд на жестокую соседку, потом совсем уж страдальческий на свой последний более-менее приличный актив. Но деваться некуда — правила…

— Только в обмен на ваши рулетики, — пробурчал обиженно, косясь на желанное блюдо, стоящее между его женой и злой Любой. Их такая же тарелка с Сергеем была уже пустой.

— Эй, обжора, мы по-честному разделили, — возмутилась Лена, пододвигая на всякий случай блюдо к себе поближе.

Рам пронзил жену тяжелым осуждающим взором. Он итак тут самый бедный в этой чёртовой монополии. Теперь ещё быть и самым голодным? Жадина ты, Елена Сергеевна, бессовестная…А ещё "любимая" называется…

— Ой, да бери, конечно, — помощь пришла откуда не ждали. Вознесенская вырвала желанные сырные рулетики из рук у неготовой к подобному Керефовой и передала тарелку через стол её мужу.

— Если что, я домой схожу- там ещё есть, — предложила щедрая Люба.

И даже привстала, уже готовая было свою угрозу исполнить.

— Так, Люб, сидеть! — отрезал Соболев. И так твердо, что Вознесенская разом вернулась на своё место, — А то опять начнётся…

— Что начнётся? — Люба вопросительно изогнула бровь, смотря в его сощуренные, насмешливые глаза.

— Беготня твоя начнётся, Любаш, — произнес Сергей снисходительно, но тепло. Так что и не понятно было: веселит его это или раздражает, — Сиди, отдыхаем же…

Люба неуверенно вздохнула и кинула полный сострадания взгляд на увлеченно выбирающего самый большой рулет Рама.

— Человек, может, голодный… — доверительно прошептала, чуть подавшись к Сергею через стол.

Соболев только со смеху прыснул. В устах Любы это звучало жутким упущением. Лена закатила глаза.