Не верилось, что она не вернется. Без нее Олегов двор казался пустым и темным. Будто в пасмурный день – светло, все видно, а радости на сердце нет. Огняна-Мария очень старалась быть ему хорошей женой: всегда улыбалась и пыталась вникнуть в дела княжьего двора, но это было сложно сделать, поскольку Эльга увезла и челядь, и половину ключей, и некому было рассказать новой хозяйке, где что лежит и как раздобыть недостающее. Только чародей Боян, каждый вечер угощая дружину и гостей песнями под гусли, несколько развеивал тревожное уныние. Гриди слушали, как хан Аспарух ехал через Дунай и встретил сперва оленя с золотыми рогами, а потом прекрасную деву, и на время забывали о своем неустройстве. Но наступало утро, и дозорный десятский забывал разбудить челядь и послать вовремя развести огонь в поварне – не привык, что это тоже его забота. И мука вышла, хлеб надо в городе покупать…

Прошло три дня, не принеся новостей, и чем дольше Ингвар обдумывал свое положение, тем мрачнее оно казалось. Эти мысли не давали ему спать. К тому же и припасы на княжьем дворе почти истощились: сборы огромного войска в дальний поход вымели все клети. Возобновить запасы должно было полюдье, но срок отъезда еще не настал.

Да и как оставить Киев, если сюда войдет Хельги со своей тысячей?

При этой мысли Ингвар сел на постели.

– Почему ты не спишь? – Огняна-Мария повернулась к нему.

В дверь постучали. Служанка-болгарыня открыла, в избу просунулся Фарульв Лодочник из дозорного Хрольвова десятка. Теперь десятков оставалось всего три, и они несли службу каждые сутки, разделив их на три стражи.

– Княже! Спишь?

– Что там? – Ингвар отдернул занавесь и спустил ноги на пол.

Он ждал новости, что Хельги высаживается на Почайне, не дождавшись разрешения. Мелькнула мысль о сражении: пусть он уступает силой, но не даст краснорожему ублюдку своевольничать в своем городе!

Но услышал он совсем другое.

– Княгиня приехала! – доложил Фарульв. – С Почайны прислали.

– Йотуна мать! – только и сказал Ингвар.

В первый миг на сердце плеснуло радостью, но тут же пришло опасение.

– Поехала к сестре своей, – добавил Фарульв. – На старый двор Свенельдов.

Ингвар перевел дух и выпустил из рук порты, за которые уж было схватился. Можно не спешить: своей разгневанной супруги он нынче ночью не увидит.

Но чего же она хочет?

* * *

По уговору с Дорогожей Эльга должна была прибыть в Киев – пока никто не говорил о том, чтобы ей «вернуться», – за два дня до новолуния, отмечавшего начало месяца груденя. Но на третий день после отъезда бояр восвояси, еще довольно рано утром, челядь доложила, что какие-то трое селян просятся повидать княгиню. Сообщая об этом, Даромир, десятский, как-то странно глянул на нее, будто намекая на что-то, о чем не хотел сказать вслух. Чуть ли не подмигнул, но почтительность удержала. Не имея очень важных дел, Эльга накинула на плечи кафтан и вышла во двор. У ворот виднелась повозка с мешками – не то жито из Большаков привезли, не то репу из Бугров, – и она решила, что кто-то из ближних данников хочет сказать ей пару слов по поводу привезенного. Но желающие видеть ее стояли не у воза, а уже возле крыльца, с Богдальцем и Сухарем.

И, едва на них глянув, она поняла: это не селяне. Трое отроков были одеты очень просто, в некрашеную шерсть, как оратаи, но лица, глаза… Темный загар они явно получили под солнцем более жарким, чем даже на Киевщине, а взгляд – спокойный, твердый и вызывающе-веселый – мог принадлежать только оружникам удачливого вождя. Родившись и всю жизнь прожив близ дружины, Эльга хорошо знала подобные лица и беспощадные глаза.

От неожиданности, от предчувствия чего-то очень важного Эльга вздрогнула и всмотрелась пристальнее. Лишь одно лицо из трех, отмеченное явными степняцкими чертами, показалось ей смутно знакомым, но на память не приходило ни имя, ни где и когда они могли встречаться.

– Будь жива, княгиня! – Тот, чье лицо показалось ей знакомым, сделал небольшой шаг вперед и с готовностью отвесил низкий поклон. А потом добавил на северном языке: – Позволь сказать тебе несколько слов, чтобы нас не слышали лишние уши. Возьми с собой своих людей, если желаешь, но только тех, кому полностью доверяешь. Жив Господь – мои вести покажутся тебе любопытными.

Слышать северный язык от человека с хазарской кровью в жилах было так странно, что все это походило на сон. И тут Эльга ахнула и сама себе зажала рот ладонью. Услышав это «жив Господь», она вспомнила этого человека! Она еще не могла знать, что означает его появление здесь – радость или беду, – но что эти вести покажутся ей любопытными, охотно верила.

– П-пойдем, – дрожа и беспокойно стягивая на груди края кафтана, она кивнула на свою жилую избу. – Ч-чернега, п-пропусти. И пойдем со мной.

Она не боялась пришельцев, на что они намекали, находя это вполне естественным. Скорее она боялась того, что может от них услышать.

Войдя в избу, она тут же сбросила кафтан на лавку – от волнения бросило в жар. Повернулась к пришельцу. В избу вошел он один, его спутники остались снаружи. Перед ней стоял мужчина средних лет – больше двадцати, но меньше тридцати, – среднего роста, темноволосый, с узкими глазами и довольно бойким выражением скуластого лица, причем даже почтительность, что сдерживала эту бойкость, казалась отчасти шутливой. Два года назад он горбился, будто из уважения к старшим старался умалиться. Теперь это ушло, спина его выпрямилась, плечи стали шире, а руки – сильнее, развитые постоянными упражнениями с щитом, топором и копьем.

– Синай… – вполголоса вымолвила Эльга, когда дверь за ним закрылась. – А твой брат… то и дело ко мне ходил за новостями… все два года…

При виде Синая ей первым делом вспомнился священник киевской жидинской общины, иначе коген, по имени Манар бар Шмуэль. Он и правда захаживал на Олегов двор, надеясь узнать что-то о единственном младшем брате, что два с лишним года назад ушел на Самкрай в составе дружины Хельги Красного. Благодаря дружбе c Манаром Эльга в конце этого лета первой узнала дурные вести – об огненной битве в Боспоре Фракийском и поражении русского войска.

– Для меня большая честь, княгиня, что ты меня не позабыла! – Синай еще раз поклонился, улыбаясь. – Но я заслужил ее своей преданностью тебе: ведь с моим почтенным братом я еще не виделся. Можно сказать, в первый раз я коснулся киевской земли, чтобы припасть к твоим стопам!

– Ты все эти… два года был с… моим братом Хельги? – Волнуясь, Эльга желала поскорее узнать новости и боялась их.

– Жив Господь, княгиня! Хельги конунг оказывал мне великую честь, все это время держа при себе.

– Где он? – окрепшим, властным голосом спросила Эльга.

Она ожидала услышать что-то вроде «в Карше» или в «Таврии». Но ответ поразил ее своей обыденностью:

– В Витичеве. И Хельги конунг, и тысяча человек его верной дружины, и вся добыча, что мы захватили и сумели вывезти из Греческого царства.