— Все хорошо, но я уже с нетерпением жду каникул: хотьсмогу почитать в свое удовольствие. Кстати, не хотите ли как-нибудь сходить втеатр? Будет желание — скажите: у меня есть знакомые в «Опера комик», наспропустят бесплатно.

Его слова неизвестно почему напомнили Зое о Клейтоне и обезмятежных летних днях. Он давно не писал ей — наверно, генерал Першинг,готовивший генеральное наступление, не давал своим штабным ни минутки роздыха.Кампания готовилась в обстановке секретности, но Зоя знала о ней. Бог знает,когда они теперь увидятся… Да и увидятся ли вообще?

Что ж, ей не привыкать к утратам: она уже потеряла всех,кого любила… Трудно даже представить, что можно любить — и не потерять… Усилиемволи она отвлеклась от этих печальных дум — Антуан ждал ответа.

— Я бы лучше сходила в какой-нибудь музей. —Антуан, хоть и не обладал тем блеском, что ее русские друзья, был образован, ис ним было очень интересно и приятно проводить время.

— Ну вот, кончатся занятия, я вас свожу. Как морковка?

— Такая же гадость, как всегда, — засмеявшись,сказала Зоя.

— Очевидно, надо положить побольше специй.

— Очевидно, надо хоть изредка есть нормальные фрукты иовощи. Честное слово, при виде этой старой, вялой моркови я готова заплакать. Акогда вспоминаю, как мы питались в России, у меня начинается истерика. Знаете,этой ночью мне даже приснилось что-то вкусное.

Антуан не сказал ей, что ему-то снилась она, он простокивнул и стал помогать ей накрывать на стол.

— А как ваша нога? — Зоя знала, что он не любит,когда говорят о его увечье, но ей случалось кипятить ему воду для грелки,унимавшей боль.

— В сырую погоду мозжит… Старость — не радость, Зоя. Мыс Евгенией Петровной отлично это усвоили. — Он улыбнулся и стал наблюдать,как она раскладывает тушеную морковь с мясом по трем выщербленным мискам. Зоявсякий раз при этом вспоминала великолепный фарфор, на котором ели у них водворце на Фонтанке, и вправду готова была расплакаться. Как же много исчезло изих жизни навсегда! А тогда все принималось как должное… Лучше об этом недумать…

Антуан постучал в дверь их с бабушкой комнаты, приглашаяЕвгению Петровну ужинать, но через минуту вернулся на кухню один и не безтревоги сказал:

— Говорит, ей не хочется есть. Давайте-ка я сегодня жеприведу к ней доктора.

Зоя задумалась: вечерний визит обойдется еще дороже.

— Может быть, она просто устала? Посмотрим. Сейчас поеми принесу ей чаю. Она лежит?

— Нет, сидит и вяжет.

Евгения Петровна уже несколько месяцев вязала что-тонескончаемое, по ее словам — свитер для Зои.

Усевшись за кухонный стол напротив друг друга, они принялисьза еду, по безмолвному уговору не трогая бабушкину порцию, хотя добавка была быдля обоих нелишней, — а вдруг Евгения Петровна все же решит поужинать?

— Как прошла сегодня репетиция?

Как всегда, его некрасивое лицо выражало непритворныйинтерес ко всем ее делам: внимательный взгляд, в котором было что-томальчишеское, не отрывался от ее лица. У Антуана были мягкие, начинающие редетьбелокурые волосы, разделенные аккуратным пробором, и — Зоя давно уже этозаметила — изящные руки. В последнее время они перестали дрожать, и вообщеАнтуан выглядел, несмотря на боли в ноге, не таким изможденным и нервным.

— Все в порядке. Я жду не дождусь, когда вернетсяСергей Павлович, мне так не хватает его и моих прежних партнеров — эти сами непонимают, что делают, — сказала Зоя, подумав про себя, что по крайней мереони не голодают, а это не так уж мало в Париже зимой семнадцатого года.

— Сегодня в кафе я слышал, что месяц назад у вас вРоссии произошел государственный переворот. Четверо пацифистов спорили междусобой о Ленине, Троцком и большевиках с таким ожесточением, что чуть неподрались. — Антуан хмыкнул. — Хороши пацифисты. Мне оченьпонравились их аргументы. — Как и многие другие в то время, Антуанотносился к большевикам враждебно, а идеи пацифизма разделял.

— Как-то скажется перемена власти на судьбеРомановых? — тихо произнесла Зоя. — Я давно уже не получаю писем изТобольска.

Молчание Маши вселяло в нее тревогу, но, может быть, докторБоткин просто не сумел переправить ее письма за границу. Надо терпеливо ждать ине воображать себе всякие ужасы. В это время все терпели, все ждали, когданастанут «лучшие времена», и Зоя тоже надеялась, что они доживут до них. Ходилислухи, что германская армия собирается штурмовать Париж.

В это трудно было поверить — ведь англо-американскийэкспедиционный корпус контролировал всю Францию, — но Зоя, вспоминая то,что происходило в России девять месяцев назад, понимала, что теперь всевозможно.

Поднявшись, она взяла бабушкину тарелку и отнесла ее вкомнату, однако уже через минуту вернулась на кухню, тихо сказав Антуану:

— Она заснула. Я решила ее не будить — пусть спит.

Укрыла ее потеплей… — Пригодилось одно из тех одеял, чтолетом подарил им Клейтон. — Не забудьте завтра перед уходом сказать мне,как имя этого врача.

— Хотите, я пойду с вами? — спросил Антуан.

Но Зоя только покачала головой — она по-прежнему ни от когоне хотела зависеть, даже от их робкого жильца, который наверняка незлоупотребил бы этим.

Перемыв и расставив посуду, она пошла в гостиную и села уогня, стараясь согреться. Антуан смотрел на нее: пламя отбрасывало золотистыеблики на ее волосы, играло в зеленых глазах. Незаметно для самого себя оноказался рядом, его манило и притягивало тепло, но еще больше — этанеобыкновенная девушка, и ему хотелось быть рядом с нею.

— Какие у вас удивительные волосы, — восторженновырвалось у него. Зоя с удивлением повернула к нему голову, и Антуан вспыхнул.

— У вас еще удивительней, — поддразнивая, ответилаЗоя, которой на миг почудилось, что она ведет шутливую перебранку с Николаем,но сейчас же опомнилась:

— Ой, простите меня, я не хотела вас обидеть, я думалао брате и ответила вам, как ему.

— Какой он был? — спросил жилец, и по его мягкомуголосу невозможно было догадаться, что сердце его разрывается от неутоленногожелания.

— Чудный… Задумчивый, веселый, смешной, смелый… Иочень, очень красивый… Волосы темные — как у отца, а глаза зеленые… — Зоярассмеялась:

— У него была слабость к балеринам. Но меня бы он непохвалил. — Она взглянула на Антуана с печальной улыбкой. — Он был быв ярости, узнав, что я танцую на сцене… — И она замолчала, погрузившись вразмышления и напрочь забыв про Антуана, глядевшего на нее неотрывно.

— Я уверен, он бы вас понял. Каждый старается выжить иделает не то, что хочет, тем более что выбор у вас был невелик… Наверно, вы сним были очень близки, да?