— Да чего с гнидами делают — давить. — На вопрос Григория Михайловича, пожимает плечами.

— И мне не жалко, — соглашается Николай. — Прогнила система. Давно пора всех к ногтю.

Григорий Михайлович качает головой.

— Может не всех… Вы же не прогнили!

— Мы тоже, — расстроено произносит Михаил, — если на такое уже идём.

— Нет, вы молодцы! Особенно вы, Михаил. Уважаю! Вы Робин Гуды, — пьяненько заявляет Волька. — Вам можно. Такой фейерверк устроили… — Он неожиданно быстро опьянел. Вроде и закусывал. Раньше даже пива не пил, всегда отказывался, а сегодня, в присутствии Николая, ему захотелось казаться старше, внушительнее, солиднее, вот и…

— Вольке хватит, — накрывая рукой рюмку, говорит Григорий Михайлович.

— Почему это? Я трезвый…

— Ты трезвый-трезвый, но тебе хватит. Поверь. Я вижу.

— А почему это ему можно, а мне нельзя? — Волька тычет пальцем в сторону Николая. — Он что, такой особенный. Ему можно, да?

— Ууу…

— Кому-то здесь спать пора… — Не глядя на Вольку произносит Николай. Волька это слышит, воспринимает как убийственную насмешку над собой, взвивается.

— А она тебя не любит, не любит… Ха-ха-ха! Зря стараешься. Ты не в её вкусе, да… Я знаю.

Обед грозил быть испорченным. Зло глядя на Николая, Волька потребовал ещё водки. Начал размахивать руками, но ему вовремя сделалось плохо. Михаил с Олегом его подхватили, доставили в туалетную комнату, провели ряд отрезвляющих манипуляций. «Пациент» вернулся своим ходом, но с мокрым лицом, огнём горящими ушами, расстроенный и потускневший. Сел на место, минуя второе блюдо, сразу уцепился за чашку горячего кофе, умолк.

Тревожно поглядывая на него, оперативники обед продолжили, разговор за столом возобновился.

— Я бы его службе собственной безопасности сдал. Достоин клиент дыбы. — Предложил Олег.

— Нет, отпадает. Полковник отмажется, — возразил Михаил. — Он здесь свой, он среди своих.

— Что ж, мы опять «не заметим»? — зло сверкнул глазами Николай. — Опять будем как ни в чём не бывало под козырёк брать, да? Я не согласен. За каким хреном я тогда в менты шёл, чтобы такие вот начальнички мной задницу подтирали? Вы слышали, как он нам деньги «какие хотите» предлагал, слышали?

— Коля, Колян, перестань. Успокойся, здесь люди. На нас смотрят.

— Ладно, я успокоился, — заявил Николай, хотя напряжение в голосе осталось. — Я предлагаю: пусть Григорий Михайлович в Москве куда надо документы передаст. Там доходчивее. Да и далеко от Москвы. Может возьмутся.

— Как мне нравится ваш настрой! Как приятно это слышать, дорогие мои, если б вы знали. Конечно возьму, и конечно передам. Даже прокомментирую. У меня есть с кем поговорить…

— Ну вот…

— Спасибо, Григорий Михайлович. Конюшни нужно чистить. Скажите там! Желательно вовремя и часто. Мы уже задыхаемся.

— Это верно, это верно… — Григорий Михайлович задумчиво вращал в руке вилку, потом положил её. — Знаете, друзья, — начал он, — я всё переживал, думал, на нет сошла наша родная милиция вместе с её оперативно-розыскной работой, судами, прокуратурой… Людей уже нормальных совсем не осталось. От того и ушёл на пенсию. Думал, пусть уж без меня. Один в поле не воин. У меня группа была. Последняя. Тоже вроде хорошая, толковая. Хотя, до этого ребята были гораздо лучше… Одни выросли, других не уберёг. Да… Я про ваше время говорю, про перестроечное. Я заметил, деньги и власть постепенно отвратили ребят, отошли они… У одного смотрю дорогая машина появилась, а я-то знаю, над каким делом он работал, у другого дочь уехала за границу учиться, третий в глаза не смотрит, от четвёртого коньяком всё время пахнет, золотые цепочки на шее и на руке появились… От меня начали таиться. Я это всё вижу. Мне непонятно. Хотя, чего там непонятного… Пробовал говорить с ними, а год уже был 94-ый, перестройка вовсю уже, мать её, а мне и отвечают, да брось ты, мол, Михалыч, мораль нам читать, мы этой политграмотой уже вот как наелись, другие времена, другие возможности. Типа отстань. Ну, я подёргался, подёргался и… пошли-ка вы все, думаю, куда подальше, подал заявление, мне его подписали, даже наградили… И если бы не Волька с его сыскным агентством… и Вас бы не узнал.

— Дядь Гриша, это мы вас благодарить должны за то, что с места нас стронули. Нас ведь, как вы понимаете, тоже система засасывает. Ещё как! Мы это чувствуем. В воде плавать и не замочиться нельзя. Хотя мы и сопротивляемся.

— Николай прав, нам трудно, — продолжил Михаил. — Мне особенно. Такая злость порой накатывает, никакой водки не хватит, чтоб заглушить, Но, когда вокруг все свои, я говорю про коллег из уголовки, убойного отдела, линейной, постовой милиции, оперативников, отделов дознания, про суды, про прокурорских, про ДПСников, про всю нашу систему, когда, то один тебе звонит с какой-нибудь личной проблемой, то другой; ты с кем-то связываешься, бумагу какую-то тебе нужно быстро оформить, либо придержать, где-то в задержании спину тебе прикрыть, да мало ли, невольно делаешь шаг в сторону, попадаешь как муха в липкий мёд.

Олег подметил:

— И эти сети, всем позволяют спокойно жить, Григорий Михайлович, да. Мы это видим. Даже как сыр в масле кататься…

— Потому что возникшая — нежелательная! — проблема с тебя системой либо быстро снимается, — с тем же внутренним несогласием продолжил Михаил, — либо разбрасывается по разным «товарищеским» плечам, и ты уже не так нагружен, наоборот. Кажешься себе сильнее, значимее, и начальство не так грозно смотрит, и деньги вроде начинают карман оттягивать…

— Диалектика, дядя Гриша, — бросил реплику Николай, — ты помог знакомому ГАИшнику, тот задержал «подозрительную» машину, подбросил «кому нужно» пакетик, либо ствол… в результате у тебя повышается раскрываемость…

— … а у обоих служб взаимное притяжение, так сказать и дружба, — подхватывает Олег. — Пусть корпоративная, но дружба. Как у любых ВДВэшников, морпехов, железнодорожников, врачей, строителей, КГБэшников и бывших, и действующих.

— У всех.

— Это сегодняшние реалии. Действительность.

Михаил с этим соглашается.

— Да, правильно, где-то так, — со злостью говорит он. — Я на что-то закрыл глаза, адвокатура расстаралась, прокурор сместил акценты в деле, судья не внял и, пожалуйста, вам, явный преступник оправдан… за деньги. Полностью и вчистую. Хорошо это или плохо? Конечно, плохо, но… а может и хорошо: в криминальной среде появится свой новый — ещё один! — спецагент. Главное, свой! Так создаётся другая сеть, специальная и нужная. По образу и подобию… И чем крупнее «рыба», выпущенная на свободу, тем криминальная среда или более управляемая, или подконтрольная. Причём, и «рыба» неприкасаемая, и ты неприкасаем. По крайней мере, тебя вовремя предупредят. И те, и свои! Вы, Григорий Михайлович, всё это знаете, это неписанный закон. К тому же, у судей и прокурорских появляются деньги, у меня тоже, у всех расширился круг взаимного уважения и поддержки… Я уже в чём-то замаран, тоже уже с кем-то — из тех и других — повязан… Но — важное! — я уже непотопляем. Потому что нахожусь среди «своих». Становлюсь элементом отдельной касты. Как чиновники в нашей стране, Думцы, правительство…