Впрочем, я все поняла и без объяснений сестричек. Конечно, для природы я была врагом. И это было справедливо – после того, как я уничтожила Страну эльфов и фей. Я знала, что заслужила это. На мне лежало проклятие, и я стала опасаться за свою дочь. Что, если это проклятие перейдет на нее?

«Нет-нет! Деревья не станут осуждать ее за твои грехи! Здесь тебе нечего бояться!» – уверяли меня сестрички.

Внутри жилище сестричек очень отличалось от моего. Оно было теплым, уютным и гостеприимным и сразу напомнило мне мои детские годы с тобой в Стране эльфов и фей, с такой же уютной кухней и большими окнами. За широким круглым кухонным окном даже виднелось дерево, на котором могли с удобством рассесться мои птицы. И я подумала: зачем же я отказывалась от предложения сестер переселиться к ним еще много лет назад?

«Мы готовы приступить к колдовству, Малефисента. Но сначала должны предупредить тебя об условиях», – сказала Люсинда.

Ее слова тут же подхватила Руби: «Эти чары вбирают в себя только твои самые лучшие стороны. Тогда она действительно будет твоей дочерью. И в каком-то смысле она будет тобой – но только лучшей частью тебя».

Сестрички дружно улыбались мне: «Мы знаем, что это заклинание работает, и обещаем, что оно не причинит никакого вреда ни тебе, ни твоей дочери».

Люсинда взяла меня за руку: «Ты согласна отдать своей дочери всю лучшую часть себя? Позволишь ли ты нам подарить тебе ту, кого ты будешь любить?»

Я кивнула: «Да! Я желаю этого больше всего на свете!»

Люсинда достала из кармана юбки небольшой затянутый шнурком мешочек, полный кроваво-красного порошка. Щедро зачерпнув его рукой, она рассыпала порошок с вкраплениями мелких кристаллов обсидиана по полу вокруг меня. Сестры тоже встали в круг, образовав треугольник: Люсинда стала его вершиной, а Руби и Марта расположились по бокам от меня. Их сила, соединившись, озарила получившуюся фигуру ярким серебряным светом. Я не испытывала ни малейшего страха: от сестричек исходили лишь любовь и преданность мне.

Люсинда начала нараспев читать заклинание: «Старых и новых богов призываем, силой своею их заклинаем, пусть этой ведьме, пусть этой фее явится дочь, что всех ей милее». Три сестры повторяли эти слова снова и снова: «Старых и новых богов призываем, силой своею их заклинаем, пусть этой ведьме, пусть этой фее явится дочь, что всех ей милее».

Я почувствовала сильный толчок, сотрясший все мое тело, а потом у меня появилось ощущение, которое я никак не смогла бы описать – по крайней мере тогда. Сейчас я могу это сделать, потому что уже понимаю, что со мной тогда происходило. Но лучше я постараюсь описать, что я чувствовала тогда. А чувствовала я, как у меня что-то отнимают. Сказать по правде, я не знаю точно, что здесь было ответом моего тела на чары, а что – моим воображением, но и тело и душа моя реагировали очень бурно. Может быть, потому, что я пыталась внутренне сопротивляться происходящему. Каждый раз, когда сестры повторяли заклинание, меня охватывало одно и то же чувство. И оно было очень похоже на предсмертную агонию.

«Старых и новых богов призываем, силой своею их заклинаем, пусть этой ведьме, пусть этой фее явится дочь, что всех ей милее».

Постепенно эти ощущения стали совсем невыносимыми. Наверное, я кричала. Я теряла слишком большую часть себя. Я словно ускользала куда-то, растворялась в пустоте... превращалась в ничто. Я чувствовала себя пустой и холодной. Но ведь сестрички обещали, что не причинят мне вреда, и я верила им. И только когда я дошла до предела своих мук, когда я уже не могла больше выносить эту жуткую телесную и душевную боль, все внезапно закончилось.

Все закончилось, и я подумала, что умерла. Потому что я чувствовала себя как мертвец, чувствовала, что меня больше нет, я исчезла. Но из окружающей темноты до меня доносились голоса сестричек. Я слышала, как они зовут меня назад из поглотившей меня черной бездны, полной нестерпимой боли.

«Малефисента, открой глаза, – узнала я голос Марты. – Малефисента, взгляни на свою дочь».

На полу у моих ног, в самом центре колдовского круга, в свертке из темно-пурпурного одеяла лежала моя дочь. Это было самое прекрасное, самое чудесное существо из всех, каких я видела в этом мире, но любви к ней я не испытывала. Я знала, что должна любить ее. Мне даже помнилось, как я хотела любить ее заранее – до того, как колдовство свершилось. Единственном чувством, которое она пробуждала во мне, было желание защищать ее. Но я не любила собственную дочь. Я так и осталась пустой и одинокой в холодном море темноты.

«Как ты ее назовешь? Ты уже знаешь?» – спросила Люсинда, когда я впервые взяла свою дочь на руки и взглянула в ее прекрасные глаза.

«Ее имя – Аврора, потому что она моя ясная звездочка во тьме».

Авроре казалось, что она сходит с ума. Пронзительный смех сестер гулко разносился по комнате, так что от него дрожали отражения в зеркалах. Принцесса чувствовала себя так, будто оказалась взаперти в тесной каморке, до отказа набитой людьми, которые говорили все одновременно. Ее уши болели от оглушительной какофонии голосов, в которой то и дело прорывался истерический хохот сестричек.

В одном из зеркал она видела, как ее кузина Тьюлип беседует с каким-то гигантским деревом – таким огромным, что оно возвышалось даже над самой высокой башней ее замка. В другом стекле она видела саму себя – как она бредет по какому-то длинному коридору в окружении зловещего зеленого свечения. Что-то очень странное было в ее глазах, словно она была оглушена или зачарована, а может, спала прямо на ходу. И направлялась она прямо к старинной прялке. Аврора смотрела, как она касается веретена и безжизненно валится на пол под заливистый, безумный женский хохот. В соседнем зеркале возникло отражение ее возлюбленного принца, попавшего в засаду: на него дружно набросились сразу несколько существ, похожих на клыкастых вепрей. Такие твари могли явиться разве что из смрадных глубин самого Аида. В четвертом зеркале Аврора увидела плачущую Малефисенту, совсем еще молоденькую. Какая-то женщина по имени Фея- Крестная внушала ей, что ее судьба – стать воплощением зла. Но молодая Малефисента вовсе не показалась Авроре злой. Она выглядела скорее умной, любящей, живой и честолюбивой девушкой, но никак не злодейкой. Еще в одном зеркале Авроре явились три добрые феи – тоже совсем юные, они сажали в клетку большого ворона, а в соседнем отражении они же, только постарше, яростно спорили из-за цвета платья, которое предназначалось ей, Авроре. Переведя взгляд на следующее зеркало, она снова увидела Малефисенту: теперь она разговаривала с какой-то седоволосой старухой, упрашивая ее помочь ей создать такие чары, чтобы Аврора никогда больше не проснулась.

Эти картины непрерывно мелькали у нее перед глазами так быстро, что иногда она даже не успевала разобраться, что там происходит. Все голоса звучали разом, сливаясь в неразборчивый гул. Аврора разглядела юношу в небесно-голубом камзоле с лентами на рукавах, он сосредоточенно расхаживал взад-вперед по какому-то саду, снова и снова повторяя с выражением: «Тьюлип, я люблю тебя. Ты выйдешь за меня замуж?» Эта и прочие сцены набегали одна на другую, и шум от них становился почти невыносимым.