развивалась, становилась все богаче, сильнее, обзаводилась промышленностью, наукоемкими производствами и если бы не революция, она бы оставила далеко позади державы Запада.

Конечно, это ложь. Любой человек, мало-мальски знакомый с документами той эпохи, знает, что империя переживала системный кризис, была раздираема неразрешимыми противоречиями, и революция была мощным народным движение, которое большевики не столько генерировали (когда она началась, руководство большевиков находилось либо за границей, либо в тюрьмах и ссылках), сколько просто оседлали. Сами они это, между прочим, охотно признавали. Так, Лев Троцкий заявлял: мы пришли к власти на гребне крестьянского восстания. Однако природа этого народного движения чаще всего трактуется в терминах либо классовой, либо цивилизационной теорий. Безусловно, и та и другая обладают своим эвристическим потенциалом, но есть и третий, пока мало используемый, но очень много объясняющий подход — демографический.

Дело в том, что начиная со второй половины XVII века Россия и, прежде всего, ее государствообразующий, русский народ переживал устойчивый демографический взрыв. В 1646 году в стране жило 7 миллионов человек, в 1719 году — 15, 6 миллионов, в 1796 — 37, 4 миллиона, в 1815 — 46, 3 миллиона, в 1858 — 74, 5 миллионов, в 1897 — 128, 9 миллионов, наконец, в 1914 — 178, 4 миллиона («Рост населения Российской империи. Демографическая победа русских»). Рост населения был беспрецедентным: в XIX естественный прирост населения в европейской части России составлял 20 %. Такими темпами в то время увеличивалось только население Китая. Европейские народы существенно уступали русским в этом отношении. Если в XVI веке русских было в 2 раза меньше, чем итальянцев и в 3 раза меньше, чем французов, то уже в XIX веке численность русских превышала население Великобритании, Франции и Германии вместе взятых (без колоний).

Причем, рост народонаселения России происходил в основном за счет крестьян, ведь они составляли подавляющее большинство населения — около 90 % в XVIII–XIX вв. и около 80 % в начале ХХ века. Так, в 1858 г. в городах жило 5 миллионов 600 тысяч россиян, а на селе — около 60 миллионов, в 1914 г. в городах — более 18 миллионов, а на селе — более 115 миллионов.

На миру. Художник С. А. Коровин. 1893 г.

А теперь мы подошли к самому главному. Основным социальным институтом русского крестьянства была поземельная община. Она устраивала до поры до времени и правительство, и помещиков, и самих крестьян. Правительство и помещиков (которые долгое время выполняли в своих усадьбах роль налоговых инспекторов), потому она была очень удобна для сбора налогов. Налог взымался не с отдельных физических лиц, многие из которых в определенные годы из-за неурожая или личных обстоятельств просто не смогли бы его заплатить, а со всей общины. Если крестьянин Петр в это год не мог заплатить, за него платил крестьянин Иван, а на следующий год все было наоборот. Итак, как бы ни складывались дела у крестьян, правительство всегда имело свои деньги и сборы. Крестьянам же община была выгодна, потому что при помощи ее осуществлялась взаимопомощь, столь необходимая при скудном и трудном житье русского землепашца: община и дом молодым или погорельцам построит, и в годину голода не даст умереть, выручит специально отложенным хлебным запасом и, как уже говорилось, не даст в долговую тюрьму попасть за невыплату налога.

Однако одной из специфических особенностей русской поземельной общины была чересполосица. Это значит, что принадлежащая общине земля делилась на полосы, и каждой семье доставалось несколько, зачастую узеньких полос в разных концах общинного надела (потом она передавалась другой семье, чтоб не было конфликтов из-за того, что у одних земля лучше, а у других хуже, ведь в общине самое главное — мир и согласие). А теперь представим себе: с XVI века количество русских крестьян увеличилось в более чем 20 раз. За одно царствование Николая Второго население России выросло на 60 миллионов человек. Крестьянские семьи насчитывали по 7, 9, а то и 12 детей. Земля передавалась по наследству только сыновьям, но и в этом случае полосы дробились, так что в конце концов превращались почти в ничто. К началу ХХ века русская деревня задыхалась от перенаселенности и недостатка земли. Если в 1860 году на одну мужскую душу приходилось 4, 6 десятин, то в 1900 году — уже 2, 6 десятины, а в южной России — 1, 7 десятины. И это при том, что нормальным, полноценным наделом земли, который мог обработать крестьянин, считался надел, равный 15 десятинам. К 1905 году в Российской империи было 40 миллионов условно безземельных крестьян («Кому принадлежала земля в Российской империи?»). По подсчетам специалистов, избыток рабочей силы на селе в начале ХХ века составлял ни много ни мало 23 миллиона человек. (М. В. Дорофеев. «К вопросу о столыпинских аграрных переселениях в Сибирь»//Вестник Томского университета. Серия «История» № 1 (17) 2012)

Ситуацию усугубляло еще то, что технологии обработки земли были в крестьянских хозяйствах крайне примитивными. Использовались архаичные орудия труда, скота не хватало, так, лошади были далеко не у всех крестьянских семей, земля практически не удобрялась. Если в Европе и в Америке крестьяне собирали от 100 до 200 пудов хлеба с десятины, то русским крестьянам удавалось собрать чуть больше 40 пудов. В помещичьих хозяйствах, конечно, дело обстояло иначе: они были лучше оснащены, в них использовались новейшие для того времени агротехнологии, и урожайность была выше на 20 %, но помещичий хлеб поставлялся на столы самим помещикам и на заграничные рынки, а крестьяне ели скудные плоды своих крохотных участков («Сельское хозяйство и землевладение до революции»). К тому же крестьян никто не освобождал от платежей государству: в 1872 году общая сумма платежей в пользу государства, налагаемых на сельское население составляла 208 миллионов рублей. Из них на долю частных землевладельцев (помещиков и кулаков) приходилось 13 миллионов, а на долю крестьян-общинников — 195 миллионов. Это значит, что из своего и без того небольшого урожая крестьянин обязан был выделить часть, которую он должен был продать, чтоб выплатить налоги и сборы. («Крестьяне и помещики после реформы 1861 года»).

Закономерным итогом такой перенаселенности русской деревни и неэффективности сельского хозяйства стало ухудшение питания крестьян и даже регулярный голод. Современный историк М. В. Дорофеев сообщает: «В большинстве губерний Европейской России (43 из 50) у крестьян не хватало около 17 % продовольственных средств: при 20-пудовой норме хлеба на душу обоего пола с надела получали лишь 16,6 пуд». А очевидец той эпохи, академик Тарханов писал в 1906 году в медицинском журнале, что если английские крестьяне потребляют в