деликатностью, он заглянул в глазницу, где когда-то был глаз, пробно клюнул и, ничего не найдя, улетел. Он опоздал на пир.

В прекрасный прохладный безоблачный осенний день я въехал в Шравасти. К счастью, Аджаташатру пощадил столицу Кошалы. Когда я покидал Шравасти, мне было двадцать семь — двадцать восемь лет. Теперь мне было сорок. Лицо мое, опаленное солнцем и ветром, напоминало маску из тикового дерева. Хуже того, обрамлявшие маску волосы совершенно побелели. А хуже всего — сам владелец маски уже не молод.

Речной дом принца Джеты, казалось, не изменился. Я постучал в парадную дверь. Через окошечко на меня подозрительно посмотрел слуга. Когда я назвал себя, он рассмеялся. Я пригрозил ему именем Аджаташатру, и слуга исчез, а чуть спустя дверь отворилась и меня почтительно встретил управляющий. Мы были незнакомы, но он сказал, что все знает о человеке с запада, ставшем отцом двух сыновей Амбалики. Так я узнал, что моя жена и сыновья живы. Что касается принца Джеты…

Мой старый друг сидел во внутреннем дворике. Это был действительно старый друг. Я бы не узнал в этом тощем старике того полного жизни человека, которым когда-то восхищался.

— Подойдите ближе, — произнес он.

Принц оставался неподвижен, и мне пришлось пересечь садик, чтобы приблизиться к его кушетке. Только обняв принца, я понял, что тело его полностью парализовано.

— Это случилось в прошлом году, — словно извинился принц. — Я бы предпочел быстрое отбытие, но, видно, было решено дать мне умереть постепенно. Наверное, в последнем воплощении я был очень счастлив. Но я не жалуюсь. В конце концов, я прожил достаточно долго, чтобы снова увидеть вас.

Прежде чем я успел ответить, к нам подошла дородная женщина средних лет с двумя серьезными голубоглазыми мальчиками. Я не узнал Амбалику, пока она не заговорила.

— Взгляните на себя! — Амбалика сразу бросилась в атаку. — Вы постарели. О мой бедный муж и господин!

Мы обнялись. Я бы не сказал, что сцена напоминала встречу Одиссея и Пенелопы. К тому же и не было поклонников, чтобы я их убил, — по крайней мере, я их не видел.

Мой старший сын выглядел уже взрослым, младший был на пороге зрелости. На жарком солнце Гангской равнины все зреет быстро, словно боясь, что не успеет дать потомства.

Мальчики удивленно разглядывали меня. Я — их. Сочетание северных голубых глаз со смуглой южной кожей получилось разительным, и оба были удивительно красивы.

— Мне они тоже кажутся прелестными, — сказала Амбалика, когда мальчиков отослали. — Но из-за этих голубых глаз все здесь смотрят на них, как на демонов. Им нелегко. Но раз уж они выросли…

Амбалика запнулась. Мы смотрели друг на друга. Я, как всегда, был заворожен чарами Амбалики. Я не знал женщины, в обществе которой мне было бы так хорошо. С ней можно было говорить, как с мужчиной, но не государственным мужем, в отличие от Атоссы. Что касается внешности… Что ж, индийское солнце сделало свое дело. Амбалика явно перезрела. Тело потеряло форму, появилось множество подбородков. Только глаза остались те же и сверкали точно так же, как в давнюю ночь, когда мы смотрели на Полярную звезду.

— Начните с самого начала, — попросил принц Джета.

Так я и сделал. Я рассказал обо всем, что, считал, может его заинтересовать. Меня удивило, что никто не хотел слушать о Персии. Когда я только женился, Амбалика лишь о ней и говорила. Правда, тогда она собиралась отправиться со мной в Сузы, а теперь потеряла интерес к западу — и ко мне.

Но Китай зачаровал их обоих. Как оказалось, принц Джета состоял в сообществе, принимающем участие в восстановлении шелкового пути.

— А теперь расскажите, что произошло здесь, — попросил я, когда во рту у меня пересохло от долгого рассказа.

Амбалика сделала неуловимый жест, предупреждая, что нас подслушивают, и восторженно проговорила:

— Мой отец теперь вселенский монарх. Мы восхищены его победами. Его мудростью. Его добротой.

Последовала череда таких же ничего не значащих эпитетов. Когда я спросил о Будде, принц Джета ответил:

— Он достиг нирваны четыре года назад.

— Съев очень плотный обед из свинины с бобами, — добавила Амбалика, вновь обретя свою беззаботность.

— Это всего лишь слухи. — Принцу Джете не понравилось ее легкомыслие. — Он покинул нас спокойно — это мы точно знаем. Последними его словами были: «Все преходяще. Зарабатывайте свое спасение усердием».

— А Шарипутра все еще возглавляет секту?

Принц Джета покачал головой:

— Он умер еще раньше Будды. Теперь вместо него Ананда. Кстати, все они живут там же, где и раньше.

— Заняты спорами, что Будда говорил, а чего не говорил. — Амбалика, как всегда, не терпела иного мира и его приверженцев.

— Ананда — хороший хранитель, — сказал принц Джета без особой уверенности. — Он следит, чтобы монахи запоминали все речения Будды так, как они звучали при его жизни.

— Вот только больше нет самого Будды, чтобы их поправить, — заметил я, зная жрецов по собственному печальному опыту.

— Вы правы. И не мне вам говорить, что уже случаются серьезные разногласия в том, что он мог, а чего не мог сказать.

— И их будет все больше.

С годами я не перестал удивляться и возмущаться новым учением, порождаемым от имени моего деда. Незадолго до своего последнего отъезда из Суз я зашел к главному зороастрийцу. Когда он приписал деду несколько бессмысленных стихов, я достаточно резко возразил ему, что Зороастр никогда не говорил ничего подобного. Но шарлатан с каменным лицом ответил:

— Верно. Пророк не говорил так в свое время. Эти стихи он прочел мне недавно во сне и велел записать, когда проснусь.

Так Ложь побеждает Истину — по крайней мере, во время долгого владычества. Ну что ж, эти лживые жрецы ощутят расплавленный металл непременно.

Следующие несколько недель я провел прекрасно. Хотя раздобревшая Амбалика больше не привлекала меня как женщина, она показалась мне не только приятной в общении, но и умной. В нашу первую ночь после разлуки она вывела меня на крышу, откуда открывался вид на реку. Помню, что луна убывала, помню пряные, как всегда, дымки кухонных очагов с причалов внизу. Казалось, в Индии ничего не изменилось.

— Теперь нас никто не услышит.

Мы сидели бок о бок на диванчике, и луна светила прямо нам в глаза. Далеко на востоке смутно маячили Гималаи — темная громада на фоне неба.

— Где твой отец?

Я бы предпочел по возможности не встречаться с этой непредсказуемой личностью.

— В сухой сезон он всегда с войском. Значит, где-нибудь у границ Личчхави. Республиканцы очень упрямы. Не знаю