В школе я была все так же одинока. В середине зимы некоторые ребята появлялись на занятиях с загорелыми лицами и белыми кругами вокруг глаз — от специальных защитных очков. Они с восторгом рассказывали про разные курорты — «Сноу-берд» в Юте и «Валери» во Франции. Возникла мода на особый фасон лыжных курток — короткие, в обтяжку, с высоким воротом, — и вскоре большинство одноклассников облачились в них. Я подслушала, сколько стоит такая, — если в пересчете на юбки, то двадцать тысяч штук.

А еще девчонки начали пользоваться косметикой, они красились в раздевалке или в туалете. И вот этот аспект жизни интересовал меня гораздо больше, чем лыжные куртки. Косметика казалась волшебным средством, которое поможет выглядеть, как все. Как-то раз в туалете для девочек Аннет продемонстрировала мне штуку под названием «маскирующий карандаш». Она намазала им прыщик на подбородке, и я глазам своим не поверила — тот стал почти незаметен. Я тут же подумала, как здорово было бы замаскировать таким образом мой вечно воспаленный от простуды нос.

— Держи, — сказала Аннет. — Для меня все равно слишком темный тон.

В подобные моменты становилось ясно, что, несмотря на все мои ухищрения, Аннет понимала мою ситуацию гораздо лучше, чем кто-либо еще в школе, но я все равно не могла решиться говорить об этом вслух. Да и, несмотря на свою доброту, она все равно представить не могла, насколько мы в действительности бедны.

Я повзрослела и болела теперь гораздо реже, хотя насморк все еще частенько донимал. Гораздо больше волновали меня недомогания Ма. Стоило ей закашляться, и я пугалась, что туберкулез вернулся, но, к счастью, все обошлось. Уровень нашей жизни и условия ее не менялись, но с течением времени я запретила себе переживать по поводу собственных несчастий.

Мы с Ма все ждали, когда же под окнами появится специальная машина для сноса зданий, тогда ведь Тетя Пола вынуждена будет переселить нас отсюда, но этого так и не произошло. Однажды Ма спросила напрямую, когда можно будет переехать, и Тетя Пола на миг продемонстрировала свою темную сторону.

— Если вам там так плохо, никто не мешает поискать другие варианты.

После этого Ма не решалась задавать вопросы. Мы продолжали выплачивать долг, и Тетя Пола, разумеется, не желала, чтобы мы съезжали куда-то. Гораздо удобнее и дешевле было оставить все как есть. Да и по чести сказать, в круговерти работы и учебы мы настолько изматывались, что просто ни на что не оставалось сил.

Мы вынуждены были смириться с тараканами и мышами, закоченевшими от холода руками и ногами, жизнью перед открытой духовкой. Единственный выходной день, воскресенье, и тот был занят делами: мы закупали продукты на неделю, заканчивали взятую с фабрики работу, готовились к многочисленным китайским праздникам, а я делала домашние задания. Единственным светлым пятном было посещение храма Шаолинь в Чайнатауне. Располагавшийся на втором этаже одного из зданий Нижнего Ист-Сайда, он был моим личным убежищем.

Служили там настоящие китайские монахини. Бритоголовые, в черных одеждах, они бесплатно кормили вкусной вегетарианской едой: жареной лапшой с тофу, рисом, черными грибами с рифлеными шляпками под названием «облачное ушко». Монахини протягивали миску с едой, и в каждом жесте ощущалась истинная доброта. Мы возжигали благовония, кланялись огромным статуям Будды в главном зале, а потом молились за усопших, особенно за Па. В храме было так спокойно, словно мы и не уезжали из Гонконга. Словно некие высшие силы продолжали сострадательно присматривать за мной и Ма.

Работа на фабрике не оставляла свободного времени. Лишь изредка, когда мы не спешили с отправкой следующей партии товара, я под каким-нибудь надуманным предлогом сбегала на несколько часов погулять с Аннет.

В один из таких дней Аннет предложила сходить в кино. Я еще ни разу не бывала в американском кинотеатре и сначала засомневалась. Неверно расценив мои колебания, Аннет настаивала:

— Я захвачу косметику, и перед сеансом мы накрасимся. Не переживай, потом все смоем.

Придумав объяснение для Ма, мы отправились смотреть «Индиану Джонса и Храм Судьбы». Я волновалась, хватит ли у меня денег, но у окошка кассы Аннет настояла, что платить будет она. Я пробовала возразить, хотя в глубине души испытала облегчение. У меня-то карманных денег не было, только монетки, которые порой удавалось сохранить от сдачи в магазине, да и их я все время нервно переводила в юбки.

В кинотеатр мы пришли загодя, огромное здание оказалось полупустым, со множеством помещений. На полу светились лампочки, как в самолете на пути из Гонконга. Я с наслаждением вдыхала аромат попкорна, но Аннет тут же потащила меня в дамскую комнату, где, лукаво улыбаясь, достала розовую пластмассовую косметичку. Похоже, новенькую. Внимательно рассматривая квадратики разноцветной пудры, она рассказала, что это подарок кузины.

— У тебя грандиозные скулы. — Аннет, хихикая, красила меня румянами.

— У тебя тоже. — Я не представляла, что делает скулы «грандиозными», это казалось довольно странным.

По завершении процесса я взглянула на себя в зеркало — потрясающие перемены. Тени на веках, румяна, губная помада. Не осталось ни дюйма кожи естественного цвета. Вот здорово было бы, очень по-американски, выглядеть так всегда. Я осторожно коснулась щеки кончиком пальца.

— Какие же вы красотки, девчонки, — улыбнулась проходившая мимо дама.

Мы были счастливы. А потом в темном зале смотрели длинный фильм, в котором я ничего не понимала. Но зато ощущала под пальцами бархатную обивку кресла и представляла, насколько ослепительно выгляжу в макияже. Индиана Джонс, кажется, был настоящим героем. Фильм напоминал боевики, что я смотрела по телевизору в Гонконге, только менее понятный, а еще там было много злодеев, дикарей и детей, которых нужно было спасать. Но все равно здорово. После кино мы с Аннет вернулись в дамскую комнату смыть косметику. Ей тоже не разрешали пока краситься. Неважно — теперь у нас была общая радостная тайна.

На лето Аннет уехала в лагерь, а я целыми днями работала на фабрике. С одной стороны, это облегчало тяжкое бремя Ма, с другой — дополнительная работа означала дополнительный заработок. Тем летом я в деталях изучила, как именно намокает от пота лифчик. Сначала становится влажной полоска под грудью, постепенно пот поднимается выше, под мышки, проникает в чашечки лифчика и в последнюю очередь — в лямки. За полчаса работы белье промокает насквозь.

На фабрике я специализировалась в упаковке товара. Эта работа требовала серьезных физических усилий, но я приноровилась справляться быстро. У нас стояла высокая металлическая рама с закрепленным наверху гигантским рулоном пластиковых пакетов. Берешь справа готовую вещь, вешаешь на плечики, раскрываешь пакет и надеваешь на изделие. Затем нужно оторвать пакет от рулона, приподнять изделие вместе с вешалкой и перевесить налево. Работать следовало аккуратно, иначе пакет порвется и придется начинать все сначала.

Процесс завершающей обработки начинался с получения готовой продукции и заканчивался, когда вся партия была упакована; он включал в себя развешивание по плечикам, сортировку, вдевание ремней, завязывание лент, застегивание, прикрепление ярлыка и собственно упаковку в пакет. Платили нам полтора цента за юбку, два цента за пару брюк с ремнем и один цент за верхнюю часть костюма. Я не дотягивалась до вешалок, так что приходилось вставать на табурет. Время я засекала по большим часам на стене напротив. Ма требовалось около тридцати секунд на упаковку одной вещи, то есть сто двадцать предметов за час. Нетрудно подсчитать, что Ма зарабатывала менее двух долларов в час.