Она шла следом за парой, купившей портрет, по дождливому Амстердаму, желая представиться им, чуть-чуть поговорить, однако затем отстала. У нее теперь такие плохие зубы — а это состоятельные люди. Женщина даже носила чулки. Что она скажет им? Что они подумают о ней? Она не хотела показаться попрошайкой.

Магдалина медленно брела вдоль мокрой каменной стены, на которой радугой играл свет, и вода отражала синеву ее лучшего платья. Платье быстро мокло, и цвет из светло-голубого превращался в насыщенный лазоревый — любимый цвет отца. Мелкие капли дождя плели из зеленоватой воды в канале тонкие темные кружева, и, глядя на них, Магдалина размышляла, писал ли кто-нибудь такую воду. Может ли что-нибудь, столь несущественное, как жизнь дождевой капли, быть подаренной миру замершей на картине? И нужно ли это миру вообще?

Она размышляла о людях на сегодняшних портретах, не только на отцовских — любых. Их глаза, поворот головы, их одиночество, скорбь, страдание — все это взято художником, чтобы показать спустя многие годы тем, кто никогда не встретится с ними лицом к лицу. Она думала о людях, которые смогут находиться так близко от нее и смотреть, смотреть на ее портрет, но никогда ее не узнают…