Итак, как написать что-то смешное про мертвых детишек? Ответ: никак. Так что готовьтесь.

* * *

Я всегда представляла себе, что когда забеременею, это будет здорово, и все пройдет идеально, и я буду позировать, как Деми Мур, обнаженной, а фото развешу по всему дому. У меня тут же станет меньше целлюлита, а схватки начнутся в очереди в банке, но все будет нормально, потому что ребенок застрянет у меня в штанине и не ударится об пол. Спасибо Господу за джинсы в обтяжку с вставками для живота, не правда ли? Именно так я и представляла себе свою первую беременность. На самом же деле, как только я узнала, что забеременела, мне тут же стало так плохо, что я с трудом могла пошевелиться, а потом весь день напролет меня тошнило в мусорное ведро в офисе. Тогда я все еще работала в отделе кадров, обучая людей правильно себя вести в некоммерческой христианской организации в Хьюстоне. Звучит как шутка, но я заверяю вас, что это все на полном серьезе. На самом деле у меня весьма неплохо получалось притворяться нормальной (когда меня при этом не тошнило перед большим скоплением людей), но все равно все быстро поняли, что я либо беременна, либо при смерти, так что мы с Виктором решили не медлить и всем рассказать. И в восторге были все, за исключением нашей уборщицы на работе, которой приходилось опорожнять мое мусорное ведро.

Я всегда мечтала стать матерью. Мне не очень-то нравились чужие маленькие дети, но это качество никогда не казалось мне таким уж необходимым, так что я предполагала, что мой младенец будет улетным, ну или хотя бы быстро подрастет.

Это может показаться несколько нелепой причиной обзаводиться детьми, но бывают причины и похуже. Мною же в первую очередь двигало то, что я не могла толком сформулировать. Мне хотелось стать частью наследия своей семьи. Мне хотелось дать своему ребенку такое волшебное детство, о котором сама мечтала. Мне хотелось увидеть перед собой в новом лице отражение самой себя и предыдущих поколений, а вместе с ним переродиться и самой. Мне хотелось бы, чтобы был человек, которого бы я могла обыгрывать в «Скраблз».

Мы с Виктором выбрали имена, накупили распашонок и стали гадать, какой будет наша жизнь, когда мы станем родителями. Я нервничала, но мне было слишком плохо, чтобы о чем-то по-настоящему беспокоиться. За несколько недель до начала второго триместра мы с Виктором пришли к врачу на УЗИ. В ту ночь я толком не спала, потому что у меня случилась паническая атака, и я позвонила своей сестре в полночь с истерическими воплями:

После этого она положила трубку, потому что ей нравится меня не поддерживать. Ну или она просто злилась, что я звоню ей только в полночь, когда у меня случаются панические атаки. Я уж не знаю. Что я знаю, так это то, что была готова услышать в кабинете врача все, что угодно.

– У вас близнецы.

– У вас тройняшки.

– У вас республиканец.

– У вас маленький медведь.

Конечно, последнее было совсем маловероятно, но я была мысленно готова практически ко всему – ко всему, кроме того, что в итоге сказал нам врач: что сердцебиения нет. Что ребенок мертв. Что «подобное случается с лучшими из нас». И вот тогда-то я сломалась. Снаружи это было не так очевидно. Я не плакала. Я не кричала. Меня просто парализовало, и потом я поняла, что сама во всем виновата. Если бы я ходила в церковь, ну или верила в нужного Бога, то этого бы никогда не случилось. Кабинет, в котором проводили УЗИ, был под несчастливым номером, следующим за двенадцатью, и мне хотелось попросить принять нас в другом кабинете, но я постеснялась объяснить, по какой причине. Если бы я потребовала другой кабинет, ребенок был бы все еще жив. Произошедшему было миллион причин, и все эти причины были связаны со мной.

Огорошенная, я поплелась следом за Виктором по коридору и впервые в жизни всерьез задумалась о суициде. Я задумалась, удастся ли мне ускользнуть от Виктора достаточно быстро, чтобы он не заметил. Я задумалась, достаточно ли в здании этажей, чтобы я умерла, если выпрыгну из окна, или же я просто проснусь, поломанная как физически, так и морально, в больничной палате. Я задумалась о том, что бы мне такое сделать, чтобы никогда с этим не разбираться, – потому что была недостаточно сильна, чтобы все это пережить. Виктор, казалось, почувствовал, что я собираюсь сбежать, ну или он сам просто был тоже на автопилоте, потому что схватил меня за руку чуть ли не до боли, не оставив мне ни малейшего шанса на побег. Мы отправились домой, и пока я ждала выкидыш, я заставила Виктора обзвонить всех и попросить больше никогда на свете при мне об этом не упоминать. Никаких цветов, никаких «мои соболезнования». Ничего подобного. Потому что я знала: пережить я смогу это лишь в том случае, если постараюсь об этом забыть.

И это, возможно, было бы проще, если бы не тот факт, что у меня не случилось выкидыша. Я продолжила носить в себе ребенка еще целый месяц, и потом у меня случился нервный срыв. Я все еще не уверена, что именно его спровоцировало, но мои коллеги нашли меня истерично ревущей у себя в кабинете. Я даже сама не поняла, что это за нечеловеческий звук, и помню, как пыталась разобраться, откуда исходит этот ужасный шум, пока не поняла, что это я сама бесконтрольно реву и причитаю до полного изнеможения. Виктор забрал меня домой, и мой врач в конечном счете решил немедленно положить этому конец и провел операцию. Были осложнения, и в итоге в ту ночь у меня случился болезненный и очень кровавый выкидыш. Неделю спустя у меня диагностировали посттравматический стрессовый синдром и прописали антидепрессанты, от которых у меня появились суицидальные мысли. А антидепрессанты должны действовать вовсе не так, как оказалось. Виктор увидел, как я ищу в Интернете форумы самоубийц, выдернул у меня сетевой кабель и попросил врача прописать мне другое лекарство, – и вот оно уже подействовало. Мой психиатр лечил меня, пока я, наконец, не стала способна выходить из дома, не впадая в истерику, а потом отправил мне по электронной почте письмо, сообщив в нем, что уходит на пенсию, и это, я практически уверена, означало: «Ты слишком долбанутая даже для меня. Больше видеть тебя не хочу». Но в этом не было ничего плохого, потому что мне было уже лучше – я стала сильнее и была готова попробовать снова.

И тогда я еще раз забеременела.

И ребенок снова умер.

Я поменяла врача и потребовала, чтобы меня проверили на все что только можно. Тогда-то и выяснилось, что у меня антифосфолипидный синдром, – я и слово-то это выговаривала с большим трудом. Я отправилась домой и поискала информацию про него в Интернете, и в статьях, которые я нашла, в сущности, говорилось:

Но врач сказала, что все не так уж и страшно. Это всего лишь редкое аутоиммунное заболевание, которое приводит к образованию тромбов и обостряется во время беременности. Еще я сказала ей, что у меня почти наверняка полиомиелит и «рак яичек», и на это она ответила, что мне больше не стоит лазить по медицинским сайтам.