Все вокруг согревало теплом и уютом, как дома. Вбежал Штефан с улицы, остановился как завороженный, тоже осматривая помещение. Маренн подошла и взяла его за руку… Эсэсовец подбросил поленьев в огонь и, обернувшись к Маренн, сказал:

— Вы можете располагаться здесь, фрау. В доме никого нет, вы одни. Все в Вашем распоряжении: в ванной набрана вода, шампуни, мыло — все на месте. На кухне — обед. Вы можете разогреть его или приготовить что-то на Ваш вкус. Я полагаю, Вы врач, и Вы прекрасно осведомлены обо всех мерах предосторожности в этом плане, в первую очередь это касается Ваших детей. На втором этаже — спальни. Там Вы можете отдохнуть, выспаться. В ближайшее время Вас никто не будет беспокоить. В гардеробе — одежда. Вы можете одеться сами и одеть Ваших детей. Это — он указал на ее тюремное одеяние, бросьте в кладовую, потом заберут. Что еще? Гуляйте, дышите воздухом — все к Вашим услугам. Одно предупреждение: за ворота не выходить. Территория охраняется.

— Где я нахожусь? — спросила Маренн встревоженно.

— В одном приятном доме, — ответил офицер уклончиво с едва заметной улыбкой, скользнувшей по губам.

— Скажите, — все же она решилась задать этот вопрос. — Отчего такая перемена? Что Вы хотите от меня за все это? Скажите мне сразу, быть может, я откажусь.

— Отказываться сейчас по крайней мере глупо фрау, — спокойно ответил он, — пользуйтесь случаем, это поддержит Ваших детей. А отказаться или согласиться вам еще предоставится возможность, и очень скоро, не сомневайтесь. Большего я не уполномочен Вам сообщить. Вы все узнаете сами.

— Мое дело пересмотрели? — выразила она догадку.

— Отчасти, да, — он все так же не говорил прямо. — Кстати, чуть не забыл, лекарства, необходимые Вашей дочери, а также, возможно, Вашему сыну и Вам — в аптечке на кухне. Всего доброго, — офицер склонил голову, давая понять, что разговор окончен и миссия его исчерпана.

Затем вышел из гостиной, шаги его прозвучали на крыльце. Маренн слышала, как отъехала машина. И… наступила тишина.

* * *

Маренн терялась в догадках и оттого не могла чувствовать себя спокойной. Конечно, ее радовало, что она может воспользоваться передышкой, поддержать своих детей. Но чем ей предстоит заплатить за поблажку? Что они от нее хотят? Что означает загадочная фраза: «Дело отчасти пересмотрели»? От какой части? И что предполагается дальше?

Если ее дело доследовано и ее признали невиновной, то почему же ее не отпускают? Она невиновна, ее оклеветали и, если это доказано, ее обязаны освободить! Так полагала для себя Маренн. Существует только одно противопоставление: виновна или нет, какие тут могут быть «средние» или «промежуточные» варианты? Какую службу представляет этот не знакомый ей офицер? Он из гестапо? Если из гестапо, то наверняка из весьма высоких сфер. Он хорошо воспитан, вежлив, должно быть, имеет образование. На низшем уровне следователи, вроде того, что вел ее дело в районном отделении берлинского гестапо, вечно заваленные текучкой, — они и проще, и примитивнее. А может быть, он из службы, о которой ей говорил оберштурмбаннфюрер из Берлина, приезжавший как-то с инспекцией в лагерь? Именно с его визита стали происходить совершенно непонятные события.

Взять хотя бы недавний «смотр», когда Габель беспорядочно гонял заключенных из бараков на плац и обратно. Похоже, комендант сам не знал, что ему нужно, а потом подозвал Маренн к себе и начал беседовать с ней… о какой-то чепухе под окнами комендатуры, чего никогда не делал прежде. Притом все время оглядывался на окна. Он, казалось, вот-вот подскочит, как на иголках.

За Габелем наблюдали — она догадалась. Но кто наблюдал за ним? Возвращаясь в барак, она увидела на крыльце комендатуры все того же оберштурмбаннфюрера из Берлина и с ним еще какого-то офицера, похоже, тоже в высоких чинах. Не им ли Габель демонстрировал свою пленницу? А зачем? Ведь оберштурмбаннфюрер в предшествующий свой приезд имел возможность насмотреться на нее вдосталь и даже пообщаться. Зачем он приезжал во второй раз? И еще привез кого-то с собой? Чего они все хотят? Сделать ее любовницей? Но для этого не надо идти на столь существенные расходы: шампуни, обеды, спальни в богатом, элегантном доме. Все можно было сделать в лагере. Габель бы прекрасно все организовал. Да он и подготовил комнату: как же, чистое белье постелил. Но обер штурмбаннфюрер отказался. А теперь решил наверстать упущенное? Ему недостает берлинских шлюх? Хочется «экзотики»? А может быть, это его дом? И он решил поразвлечься с размахом? Какое-то не немецкое транжирство. В таком случае, конечно, шампуни, спальни и вечерние туалеты, которые она обнаружила в гардеробе помимо повседневной одежды, приобретают весьма определенное предназначение.

Тогда при чем здесь дело? Чтобы просто переспать с заключенной или даже сделать ее временной любовницей—для этого не надо ворошить архивы гестапо и брать на себя излишние хлопоты, отнюдь не из приятных — доследовать и пересматривать дело. А вдруг… Ее осенило: вдруг он что-то узнал о ней, из ее прежней жизни? Ведь удивили же его сведения, которые она сообщила о себе в разговоре в лагере. Удивили и заинтересовали — она заметила. Вдруг он навел справки. И? И что теперь? Что он намеревается предпринять? Освободить или шантажировать? Что? Все это не вяжется, никак не складывается между собой.

Размышляя, Маренн все же решила не терять времени зря, как и советовал ей офицер. Она помыла, накормила детей, дала Джилл лекарства и, отведя их на второй этаж, уложила спать в чистейшие, мягкие кровати в уютной, удобной спальне. Потом она занялась собой: приняла ван ну и, немного поев, почувствовала, как усталость и сон сковывают ее с ног до головы.

Едва найдя силы, чтобы добрести до кровати в соседней спальне, она упала на нее и заснула, даже не успев накинуть на себя одеяло.

Когда Маренн проснулась, то увидела, что лежит, заботливо укрытая пледом, а на столике рядом с кроватью на подносе стоят кофейник, вполне горячий, небольшая фарфоровая чашечка, сахарница, а под белоснежной салфеткой в корзинке лежат еще теплые булочки с кремом. Маренн не знала, сколько времени она проспала. С трудом вспомнив после сна, где она находится, изумилась, вглянув на поднос, — о таком сервисе она уже и позабыла. Прислушалась — в доме по-прежнему царила тишина.

Маренн осторожно отодвинула поднос с кофе и, накинув халат, висевший на спинке кровати, вышла в коридор. Встали ли дети? Она заглянула в соседнюю спальню — дети еще спали. Джилл, свернувшись как котенок — клубком. Штефан — сбросив одеяло и раскинувшись во сне. «Как всегда», — улыбнулась Маренн, посмотрев на них.

Она подошла, поправила одеяло Джилл, укрыла Штефана… Пусть спят… Пусть отоспятся за все муки ранних подъемов, холодные, бессонные ночи на лагерных нарах. Потом она вернулась к себе. Только сейчас ей пришла в голову мысль: а ведь на вилле кто-то был. Кто -то приготовил кофе и принес плед, которого не было прежде в спальне — он лежал в комнате внизу, на кресле-качалке у камина. А кто? Она ничего не слышала. Все тот же малоразговорчивый офицер? По он не собирался скоро возвращаться. Сколько же времени прошло? А может быть, прислали кого-то еще?