При такой задаче назрела необходимость в короткое время наладить собственную агентурную сеть, научиться работать быстро и слаженно, используя передовые научные методы, и поставить науку на службу своим целям. Для этого ему как воздух необходимы были квалифицированные кадры, не только исполнители-оперативники, но и специалисты, способные создавать, творческие люди, не завербованные еще ни Канарисом, ни Риббентропом. А таких людей было мало, практически их уже невозможно было найти в Берлине или в Вене.

Молодость Шелленберга и ранний взлет его карьеры вызывали зависть у коллег в руководстве РСХА. Каждый из них, начиная с начальника хозяйственного Управления и кончая шефом гестапо Генрихом Мюллером, скорее старался подставить Вальтеру ножку, чем помочь. Поэтому в работе он вынужден был опираться только на собственные силы и знания и только на «своих» людей.

Единственным облегчением для него, пожалуй, служила постоянная поддержка рейхсфюрера. Но благоволение высокопоставленных особ, как известно, изменчиво, словно погода.

По этим причинам идея использовать в работе известного психиатра, любимую ученицу Фрейда, показалась Шелленбергу привлекательной. Еще будучи студентом Боннского университета, где он изучал медицину и юриспруденцию, он читал ее статьи. Они поразили его оригинальностью и новизной мышления. Без сомнения, это было новое слово в науке, достойное развитие идей ее учителя. Он не мог не согласиться со Скорцени, что сотрудничество столь крупного специалиста с ними, ее знания и связи могли бы принести большую пользу их деятельности.

Тем более что Скорцени в его намерении полностью поддержал давний друг Шелленберга, известный врач-психиатр Макс де Кринис, профессор Берлинского университета и заведующий психиатрическим отделением берлинской клиники Шарите. Он давно и хорошо знал Маренн, работал с ней в Вене и в Берлине. Ее внезапное исчезновение из Берлинского университета огорчило профессора, и он был сильно расстроен, узнав, что ее арестовало гестапо но доносу одного из сотрудников.

Профессору не составило труда определить по почерку автора доноса. Им оказался аспирант его кафедры, давно сотрудничавший с гестапо. Несколько раз ему не удавалось защитить диссертацию на кафедре де Криниса, так как его оппонент, доктор психиатрии Маренн де Монморанси, разбивала в пух и прах все неглубокие научные изыскания претендента.

Чтобы отомстить «француженке», аспирант написал донос в гестапо. Теперь же, оставив неотложные дела, де Кринис с готовностью согласился сопровождать Шелленберга в его поездке, чтобы лично убедиться в том, что женщина, содержащаяся в концентрационном лагере «O-Z-242» под номером 9083 является его коллегой, Маренн де Монморанси.

Полковник медицинской службы, профессор Макс де Кринис, уроженец Граца в Австрии, высокий, элегантный, статный, неторопливо прохаживался по кабинету коменданта лагеря и с присущим ему венским очарованием на великолепном австрийском диалекте подробно расспрашивал Габеля о поведении заключенных, их реакциях на стрессовые ситуации, формах проявления протеста, умственных расстройствах…

С трудом понимая, о чем идет речь, Габель отвечал сбивчиво, часто невпопад и постоянно оглядывался на дверь в томительном ожидании, когда же все-таки принесут документы. Наконец появился второй помощник. Он передал Габелю регистрационную карточку и небольшую папку с бумагами… Габель тут же услужливо передал все это Ральфу фон Фелькерзаму, а тот в свою очередь — Вальтеру Шелленбергу. Бригадефюрер неторопливо раскрыл папку, пролистал страницы. Все это он уже читал в Берлине. Затем взял регистрационную карточку и взглянул на мутную фотографию на ней. Повернувшись, показал ее де Кринису, остановившемуся рядом.

— Что скажете, Макс? Она?

Де Кринис посмотрел на фотографию и с сомнением покачал головой.

— Очень похожа. Но надо бы посмотреть на человека, так трудно утверждать.

Шелленберг вопросительно взглянул на Фелькерзама:

— Сейчас приведут, герр бригадефюрер, — доложил ему адъютант, — комендант уже распорядился.

Вальтер Шелленберг встал и снова подошел к окну. Де Кринис последовал за ним. На плацу, оцепленном эсэсовцами, находилось несколько десятков заключенных, которых срочно выгнали из бараков по приказу коменданта лагеря, чтобы организовать что-то вроде общей прогулки, во время которой Шелленберг и де Кринис, как предполагалось, могли рассмотреть заключенную номер 9083.

Шум, окрики часовых, безудержный лай собак… Взглянув, Шелленберг недовольно поморщился:

— Неужели нельзя навести порядок? Макс, Вы видите ее?

— Нет, Вальтер. В этой сутолоке трудно различить отдельного человека…

Шелленберг обернулся.

— Комендант, — призвал он, впервые обратившись напрямую к Габелю.

— Слушаю, герр бригадефюрер, — тот подскочил к генералу и вытянулся, преданно глядя на высокопоставленную особу.

— Немедленно прекратите всё это, — сухо распорядился Шелленберг. — Отведите их всех подальше, половину разведите по баракам… Найдите эту Ким Сэтерлэнд и подведите ее сюда, к окну. Поговорите с ней сами, лично. И постарайтесь сделать так, чтобы мы ее видели, а она нас — нет. Ясно?

— Так точно, герр бригадефюрер!

— Выполняйте.

Толпа на плацу постепенно поредела. Шум стих. Большинство заключенных, как и приказал Шелленберг, снова развели по баракам. Комендант вышел на крыльцо и, спустившись по лестнице, подошел к окну, в которое, стараясь остаться незамеченными, за ним наблюдали бригадефюрер Шелленберг и профессор де Кринис.

Габель подозвал к. себе охранника и что-то приказал ему. Гот побежал на площадь, но тут же вернулся и быстро доложил коменданту:

— Ее нет здесь, — донеслось до Шелленберга через стекло, — ее отвели в барак, герр гауптштурмфюрер.

Габель побагровел:

— Немедленно приведите ее сюда! Вы слышите, немедленно! — кричал он. — Господин бригадефюрер ждет, немедленно! — наконец, взяв себя в руки, он поправил фуражку и добавил спокойнее:

— Бригадефюрер ждет, вы понимаете? Выполняйте, быстро!

— Нервная обстановочка, — тихо прокомментировал Алик Науйокс, наблюдая за комендантом.

Охранник развернулся и побежал к бараку. Комендант нетерпеливо прохаживался под окном, не отваживаясь поднять глаза. Но вот, взглянув на плац, он увидел Маренн, которая шла по площади в сопровождении часового. Комендант поправил портупею, одернул мундир и, заложив руки за спину, принял начальственный вид, ожидая, пока заключенную подведут к нему. «Что они все с ней возятся? — подумал он, наблюдая, как женщина идет по плацу. — Какая-то американка… То звонят среди ночи, то даже бригадефюрера привезли на нее смотреть. И не скажешь, что важная птица. Но у меня от нее — только головная боль».

Сжавшись от холода, Маренн шла медленно, осторожно ступая босыми ногами по холодному камню… Автоматчик постоянно подталкивал ее в спину дулом «шмайсера». Увидев коменданта, она остановилась. Эсэсовец сильно ударил ее в спину. Маренн споткнулась, упала, но, не проронив ни звука, тут же поднялась, вытирая кровь с разбитой коленки, и так же медленно пошла дальше, прихрамывая на одну ногу. Они подошли ближе. Вальтер Шелленберг вопросительно взглянул на де Криниса, но тот напряженно наблюдал за тем, что происходило на плацу, не замечая его взгляда. Штандартенфюрер Алик Науйокс, который стоял за спиной шефа, украдкой взглянул на Скорцени. Находясь рядом с де Кринисом, тот пристально следил за Маренн. Скулы на его лице напряглись — он ждал реакции профессора психиатрии.