— Нет уж. Мы получили эту комнату за ваши заслуги. С моей стороны было бы свинством заставить вас спать на полу из-за своей глупой стыдливости. Вы вели себя прилично, и я надеюсь, что так будет и впредь. Кроме того, — добавила она, — кровать очень широкая.

Если бы Макси могла прочесть мысли Робина, она не была бы так уверена в его порядочности. Женщины вообще были склонны ему доверять, и это его не всегда радовало: доверие связывало крепче, чем цепи.

— Я в вас не заметил глупой стыдливости, — сказал он. Макси нырнула под одеяло и закрыла глаза. — По-моему, стыдливость — это роскошь, которую могут себе позволить только женщины, у которых есть для этого деньги и досуг. А женщине, которой надо самой пробивать себе дорогу в жизни, просто не до этого.

Робин разделся догола и с блаженным вздохом опустился в лохань. Чем старше он становился, тем больше ценил простые земные радости. Ему было странно вспомнить, каким лишениям он подвергал себя в годы своей бурной молодости. У молодых чертовски странные представления об удовольствиях.

К тому времени, когда Робин кончил мыться, вытерся и надел уже высохшие перед огнем чистые кальсоны, его спутница ровно дышала во сне. Но даже у спящей Макси сохранялось присущее ей выражение решимости и независимости.

Робин выстирал то, что снял с себя, и повесил сушиться перед огнем. Потом забрался в постель, стараясь держаться подальше от спящей Макси. И как это американские юноши умудряются держать себя в руках во время обжимок? Да будь на Макси хоть многослойная одежда эскимоски, это не уберегло бы ее невинность. Уберегло же ее хрупкое чувство, которое называется доверие…

Робину очень хотелось повернуться к Макси и прижать ее к себе, как он это делал в предыдущие ночи, но она была права: лежать в постели — это совсем не то, что лежать в сарае на охапке сена. Это гораздо опаснее. Постели созданы для любовных утех, а сараи — нет, хотя изредка можно не без удовольствия заняться любовью и на копне сена.

Напряжением воли Робин заставил себя расслабиться и забыть, что в нескольких дюймах от него находится соблазнительное женское тело.

Пожалуй, легче было бы спать рядом со скорпионом.

Макси ничуть не удивилась, когда, проснувшись, обнаружила, что лежит, прижавшись к Робину. За ночь огонь в камине погас, комната выстыла, и она во сне бессознательно подвинулась к теплому телу Робина.

Во время путешествий с отцом от одной фермы к другой Макси порой приходилось спать в одной постели с ребенком или девушкой. От таких ночей у нее остались воспоминания об острых локтях и коленях и о полубессознательной борьбе за одеяло. Из этого она заключила, что спать с кем-нибудь в одной постели не так-то приятно.

Переворачиваясь с боку на бок, они так легко и гармонично приспосабливались друг к другу, что им всегда было удобно. Более того, Макси всегда просыпалась веселой и хорошо отдохнувшей — даже когда им приходилось спать на жесткой холодной земле. Робин тоже как будто хорошо высыпался, Солнце еще не взошло, но уже светало. Скоро надо будет вставать, но пока можно еще немножко понежиться в постели, положив голову на плечо Робина, а руку — на его голую грудь. На нем были кальсоны — абсолютный минимум при обжимках. «Прямо скажем, даже меньше чем минимум», — сонно подумала Макси.

Она откинула косу за плечо и тихонько погладила Робина по груди, чувствуя под рукой упругие завитки волос. Хотя он казался худощавым, у него была удивительно хорошо развитая мускулатура. Впрочем, чему удивляться? Стоило только вспомнить, как он разделался с Симмонсом.

Пальцы Макси нащупали на левом боку Робина шрам. Судя по форме, это след пули. За что в него могли стрелять? Наверное, слишком далеко зашел в своих проделках. Ему еще повезло, что он выжил. Видно, его в детстве бабка заворожила.

Макси ощущала под ладонью ровное биение сердца Робина. Ей был виден его точеный профиль, почти мальчишеское выражение расслабленного во сне лица. Он казался Макси похожим на ангела, на существо из другого мира, блиставшее страшной, неземной красотой.

Интересно, а среди ангелов есть озорники? Не злобные и надменные существа, бросившие, как Люцифер, вызов Богу и ставшие демонами, а просто непоседы, непохожие на остальных, и неспособные удовлетвориться игрой на арфе и пением в небесном хоре. Что, если один из таких ангелов-озорников посмотрел вниз, увидел одинокую девушку, которая нуждалась в защите на длинном пути в Лондон, и спустился к ней на землю?

Макси улыбнулась: почему при взгляде на Робина ей на ум приходят такие фантазии? Когда она в первый раз увидела его на полянке с «ведьминым кольцом», она подумала об Обероне. Нет, он просто человек, и от этого еще притягательнее. Охваченная приливом нежности, Макси тихонько поцеловала Робина. Он пошевелился во сне, повернулся к ней и нашел ртом ее губы. Его предсказание, что ему будет трудно проснуться после таких возлияний, видимо, сбылось: он еще спал. У Макси возникло непреодолимое желание пошалить. Можно целовать его, притворяясь, что это не считается — все равно он спит и ничего не понимает.

Почувствовав прикосновение его языка, Макси приоткрыла губы. Поцелуй послал по ее телу волну томления, напомнившего ей густой аромат роз на жарком солнце. Рука Робина скользнула по ее спине к бедрам. Как искусно умеют его руки ласкать женское тело. Через тонкий муслин сорочки Макси остро ощущала прикосновение каждого его пальца. Ей хотелось замурлыкать.

Когда ее рука как бы сама собой обняла Робина за шею, Макси поняла, что пора остановиться. Простое удовольствие от близости их тел грозило перерасти в желание довести до конца то, что они начали. Робин вот-вот совсем проснется, и после того, как она с таким удовольствием отвечала на его поцелуи, будет просто нечестно вдруг вспомнить про девичью скромность.

Макси набралась было решимости отодвинуться, но оказалось, что уже поздно. Робин положил ладонь ей на грудь. Макси ахнула — от его руки по ее жилам словно потек жидкий огонь. Ей стало трудно дышать, но она не могла прервать затянувшийся, дурманящий поцелуй, от которого кружилась голова. Робин оторвался от нее и прошептал:

— Как ты хороша!

Он и раньше говорил ей, что она красива, но тогда его голос не был осипшим от страсти. Макси судорожно вдохнула, а Робин прижался губами к ее шее. Слегка шершавый подбородок создавал пикантный контраст с бархатным языком и теплым дыханием.

Робин поцеловал ямку у основания ее шеи, затем стал спускаться ниже и, наконец, поцеловал ее грудь Он был похож на солнце, от которого шел могучий поток знойных лучей, воспламенявших все, чего они касались.

Расслабленная желанием, Макси даже не заметила, как Робин раздвинул щекой вырез ее сорочки и нашел губами сосок. По ее телу пробежала дрожь. Робин ласкал языком отвердевший до боли сосок в ритм со стуком ее крови. Возбуждая… опьяняя…

— Робин… Робин…

Вдруг забыв про все свои сомнения, Макси перестала сопротивляться. Робин уже наполовину лежал поверх нее: она чувствовала жар его возбуждения.