И она наконец заплакала. Заплакала и рассказала Майклу все – выплеснула, как из ведра, все свои бессвязные мысли, сомнения и догадки. Отчаянье и обиду, страх перед будущим и сожаления о прошлом.

– Тебе больно! И страшно. Да? Надо просто это пережить. Что ж делать! Ничто не вечно. Ты все равно не сможешь его удержать, понимаешь? Не стоит цепляться за прошлое. Он же не твоя собственность, правда?

– Он никогда и не был моей собственностью… Только я поняла это слишком поздно…

– Жизнь не кончена, поверь мне! И ты – живая, раз можешь страдать. Другое дело, что ты вынесешь из этого страдания. Главное – сохранить любовь.

– Как… сохранить?

– Не впускать к себе в душу ненависть. Он же неплохой человек, твой муж, правда? У вас дети…

– Он хороший отец!

– Вот видишь. Я понимаю, тебе обидно, но… Как же объяснить… Понимаешь, любовь – она разная. Есть страсть, есть влюбленность, а есть то, что остается в остатке, когда заканчивается влюбленность и проходит страсть.

– Не знаю… Влюбленность, страсть… Я никогда не верила в это! Может, мне и не дано…

– А разве ты не влюблена в меня?

Томка вспыхнула и попыталась было вскочить с дивана, где они сидели, но Майкл не пустил – он уже давно обнимал ее за плечи.

– Откуда ты… Пусти сейчас же! Как ты смеешь!

– Не бойся, я увольняюсь. Нашел другую работу. Завтра хотел заявление подать. Меня могут рассчитать прямо с завтрашнего дня?

– Как… увольняешься?! – Тамара вдруг чудовищно расстроилась.

– Ну вот, видишь! А говоришь – не способна! Неужели ты раньше никогда не влюблялась? Даже в своего мужа?

– Я знаю его с рождения…

– Ну, тогда понятно.

– Это все просто ужасно! Я совершенно запуталась…

– Распутается постепенно! Не переживай, все как-нибудь образуется. Чем бы тебя отвлечь… Может, выпьем? У меня хорошее вино есть!

– Мне вообще-то давно пора домой…

– А хочешь посмотреть другую татуировку? Помнишь, ты спрашивала, какая еще фраза? Да ладно, она на ноге! На ступне! А ты что подумала?

Тамара много чего подумала и опять покраснела. Майкл, посмеиваясь, поднял ногу:

– Вот смотри! Это по-итальянски: «C'è sempre una via d'uscita».

– И что это означает?

– Выход есть всегда.

– Забавно…

Томка еще раз посмотрела на его босую ногу с изящной надписью по внешнему краю ступни, тоже довольно изящной для мужчины – раньше ей и в голову не приходило разглядывать мужские ступни, как и женские, впрочем, – потом подняла голову:

– Но это же, наверно, больно?

– Не больнее, чем разбитое сердце. – Майкл нежно погладил ее по щеке. Томка нервно улыбнулась. Она понимала, что нужно немедленно встать и уйти, но… не могла.

– Есть и еще!

– Правда? – Голос у нее дрожал.

Глядя Томке в глаза, Майкл расстегнул ремень джинсов, потом молнию и, приспустив трусы, обнажил загорелый живот с татуировкой над завитками темных волос:

– Вот!

«Ни за что не стану смотреть», – подумала Томка, и тут же взглянула: стилизованная ящерица. Она выдохнула – так боялась увидеть какую-нибудь гадость, а ящерица была вполне безобидная. Боже мой, она совсем сошла с ума – рассматривает ящериц и… Плохо понимая, что делает, она протянула руку и погладила ящерицу, проведя пальцем от мордочки до хвоста. И тогда Майкл обнял ее и поцеловал, мягко опрокинув на диванную подушку…

На следующий день он принес, как и обещал, заявление. Стараясь не встречаться с ним взглядом, Тамара завизировала:

– Всего вам хорошего. Удачи на новом месте.

Но Майкл не ушел.

– Как ты? – спросил он шепотом, и Томка быстро взглянула на дверь кабинета: закрыта!

– Все в порядке, спасибо.

Но он, перегнувшись через стол, взял ее за подбородок и поцеловал:

– Не переживай!

Она вздохнула и на секунду прижалась щекой к его руке, потом взглянула прямо в лицо:

– Иди уже! Все, что мог, ты сделал.

– Ты уверена? Смотри, а то ящерица скучает!

– Господи, Майкл…

Томка встала из-за стола, и они обнялись.

– Прощай!

– Ну, если вспомнишь вдруг… про ящерицу… У тебя есть мой мобильник!

И ушел. Томка постояла, прижав руку к губам, потом подошла к окну, постояла, опять села за стол, переложила без толку бумаги с места на место и замерла, закрыв лицо руками: что делать?! Что теперь делать?!

Целую неделю она маялась, избегая мужа, и вот – вывалила все. Тома взглянула на Димку – он смотрел на нее с состраданием. Черт бы его побрал!

– Что ж, рад за тебя. Вообще-то я хотел спросить, стало ли тебе от этого легче на душе, только и всего.

– Нет.

И Тамара вдруг впервые в жизни почувствовала Димку, как себя – изнутри! Господи, он же… Он же все время так мучился, как она эту неделю! Не мог не мучиться! Он такой! После того, что произошло у нее с Майклом, она словно всплыла на поверхность из тех тайных глубин, где пряталась всю жизнь, и совершенно по-другому смотрела на мир: видела и понимала многое, прежде недоступное. Как будто Майкл вместе с одеждой снял с нее и верхний маскировочный – или защитный! – слой ее личности, и теперь она была совершенно новая и непривычная себе самой. Обнаженная.

– Ты изменилась.

– Наконец повзрослела, наверно. Ты тоже стал другим. Дим, ты же меня никогда не любил, да?

– Это неправда, – мягко ответил муж.

– Как женщину? Я ведь тебя никогда особенно… не вдохновляла.

Он вздохнул:

– Не вдохновляла! Пожалуй, это верное слово.

– Ты знаешь, а он похож на тебя. На Дона Артемио. Только… другой. Свободный. И не боится быть самим собой. Странным, иным…

– Малахольным.

– Да.

– Завидую. Я почти сорок лет шел к этому.

– Я тоже.

Они помолчали, думая каждый о своем – и об одном и том же, потом одновременно произнесли: «А помнишь…» – и невольно рассмеялись.

– Ты первая!

– Да я вспомнила, как мы маленькие по крышам сараев лазали, а сосед нас ружьем пугал! Мы побежали, я ногу расцарапала, а ты упал и плакал, как всегда! Как я злилась, что ты такой трус и нескладеха! А ты что вспомнил?

– То же самое. Знаешь, почему я плакал? Я испугался, что он тебя застрелит! Ты же была моим единственным другом. А сам я не боялся.

– Правда?! Надо же! – Глаза у нее налились слезами, и Томка быстро смахнула их пальцами. – Все время теперь плачу, как дура! Наверно, нам не надо было жениться. Остались бы просто друзьями.