Поясню, сделав небольшой zoom out.

В процессе западноевропейской колонизации XVIII – начала XX веков по сути лишь две незападные страны смогли не только этой колонизации избежать и не только сохранить прежнюю свою территорию, но и увеличить ее, и вообще играть активную роль в мировой политике.

Эти две страны – Россия и Япония.

И – можно, конечно, считать это совпадением – но именно в этих двух странах в короткий срок возникают литературы новоевропейского типа. При этом – на национальном языке. И главное – признаваемые западными литературами, переводимые и читаемые.

Подобного прорыва не удалось в то время сделать ни арабским странам, ни Персии, ни Индии, ни Китаю. Нет, там были свои великие – древние и средневековые – классические литературы. Там была и своя узкая вестернизированная элита, которая читала европейские романы. Современная же серьезная национальная литература стала возникать позже, уже на волне деколонизации во второй половине прошлого века. И так и осталась для западных литератур некой экзотикой, без «больших имен»[101].

Ничего нового тут, собственно, не открываю; о связи литературы с колонизацией еще тридцать лет назад писал Эдвард Саид в своем «Ориентализме»[102]. Я лишь примеряю это к современной русской литературе.

Классического колониализма, конечно, уже давно нет. Отошел в прошлое и неоколониализм шестидесятых-семидесятых, с его разборками между бывшими колониями и метрополиями. На дворе – то, что одни называют новым колониализмом, другие постнеоколониализмом… Суть не в термине. Колониализм никуда не ушел, он лишь приобрел иные формы. Не столько военные, сколько экономические и культурные.

«У России два богатства: нефть/газ и русская литература»[103], – как-то написала Наталья Иванова.

Согласен – с одним уточнением.

Нефть и газ, вкупе с прочими природными богатствами, как раз делают любую страну за пределами «золотого миллиарда» привлекательной в плане колониальной экспансии, и совсем не обязательной военной. А вот национальная литература, напротив, этому процессу сопротивляется. Причем именно современная. Наличие классики, самой распрекрасной и развеликой, колонизацию, увы, даже стимулирует. Классика становится своего рода трофеем: колонизаторы ее изучают, ее систематизируют, ее «спасают» – ведь там, где она была когда-то создана, ее подлинной ценности уже «не понимают». С современной же национальной литературой такой процесс присвоения не проходит. Если она, что называется, на уровне и востребована у себя на родине.

А если – не востребована? Если постепенно сужается, как шагреневая кожа, едва сводит концы с концами? Депрофессионализируется, превращаясь в хобби?

Экономия на современной серьезной литературе делает страну уязвимой. (Как и экономия на современных науке и искусстве.) Аксёнов, думаю, не случайно упомянул о «стоимости одного крыла реактивного истребителя»: литература защищает не хуже оружия. Истребитель можно сбить; проделать это с художественным текстом сложнее.

При этом не важен его идеологический контент, взгляды отдельных литераторов и литературных институтов. Важно само наличие активно действующего сегмента некоммерческой литературы. Создающейся на языке страны, на материале этой страны и не только для «внутреннего пользования», но и переводимой/читаемой за рубежом.

Российское правительство – верхний эшелон, по крайней мере, – современной литературой интересуется. Встречается периодически с писателями. Желание поддержать литературу есть, какая-то помощь оказывается.

«Будем помогать!» – обещает поддерживать молодых литераторов в интервью Наталье Игруновой президент Российского книжного союза Сергей Степашин («Дружба народов». 2017. № 6). И уверен, что поможет. Или вот из личного: на последних «Яснополянских встречах» прошу советника президента по культуре Владимира Толстого помочь толстым журналам. «А я их всегда поддерживаю!» – слышу в ответ. И знаю, что действительно поддерживает.

Но… «Только этого мало», как говорилось в известном стихотворении.

Или – из совсем недавнего, последнее заседание Совета по культуре и искусству при президенте. Юрий Поляков напоминает об идее фонда поддержки русской литературы.

…Такой фонд поддержки литературы, он бы помог объединить вокруг него здоровые, талантливые литературные силы… (сайт «Kremlin.ru», 21 декабря 2017).

Идея, безусловно, здравая: подобные фонды есть почти во всех западных (и не только) странах. Пусть даже под «здоровыми и талантливыми силами», подозреваю, мы с господином Поляковым понимаем совершенно разное. Это нормально.

Идея, опять же, поддержана. «Можно это сделать», – отвечает президент.

Впрочем, поддержка совершенно не обязательно должна иметь вид прямых госдотаций. Она может быть косвенной, через различные льготы. Льготы для малых издательств, выпускающих некоммерческую серьезную литературу. Льготы для различного рода бизнес-структур и меценатов, готовых подержать такую литературу. Я эту мысль с определенной периодичностью повторяю[104]; может, услышат.

«Дружба народов» поменяла обложку, но эмблема осталась. Деревце и две руки, одна как бы защищает корни, другая – ствол и ветви. Деревце, вероятно, символизирует современную художественную литературу, которую журнал и печатает.

Кому принадлежат эти руки? читателям? литературному сообществу? государству? провидению, хранящему серьезную русскую словесность от спиливания, гниения и высыхания?

Не знаю. Я просто гляжу на эти руки на обложке. Смогут ли они и дальше поддерживать литературу? Сможет ли она дальше зеленеть и плодоносить? Хотелось бы верить.

«Дружба народов». 2018. № 2

«Ура! Мы побеждены!..»

У нас, похоже, сезон белых флагов. Куда ни глянь, из каждого критического окопа лезет палка с белой тканью.

Ну да, дела последний год идут не блестяще. Материальная база сдувается, как проткнутая шина. Одна за другой закрываются премии – «Дебют», «Русская премия», «Поэт»… «Букер» снова бродит в поисках спонсора. В толстых журналах перестают платить гонорары – даже те символические, какие платили прежде. В издательствах не лучше: роялти – если начисляются – всё больше из серии «детишкам на молочишко». Сама литература пока еще цветет и плодоносит, но долго на одних волонтерских и полуволонтерских усилиях ничего плодоносить не может.

Сам иногда загрущу и напишу что-то вроде «Как убить литературу»…

Но одно дело – попечалиться, побурчать немного на времена (понимая, что идеальных времен никогда для русской литературы не было и не будет). И другое – торопливо, чуть ли ни радостной скороговоркой объявлять капитуляцию. Капитуляцию писательства как профессии, как цеха с его гамбургскими счетами. Кому, действительно, нужен этот гамбургский счет, если он не подкреплен счетом в банке – или хотя бы счетом лайков?

Почти год назад, в августовском «Барометре», я писал о литературных курсах.

О том, что они стали одной из главных примет литературных 2010-х. Что дело это полезное, если не превращать в коммерческую «замануху». Что вряд ли большинство завтрашних прозаиков выйдут из литературных курсов, но что-то эти курсы, безусловно, изменят.

Сергей Оробий откликнулся на это в «знаменском» «Переучете».

Дело ведь