И тут на дорожке появился Боб Бандольер, его лицо сияло, глаза светились, пальто развевалось на ветру.

— Фи сидел здесь на холоде совсем один, — сказала миссис Сунчана.

— Пожалуйста, поднимайтесь наверх, миссис Сунчана.

— Я просто хотела помочь, — настаивала миссис Сунчана.

Только сплющенные пальцы выдавали ее.

— Что ж, мы не нуждаемся в вашей помощи, — взревел великолепный отец. — Уйдите, оставьте нас в покое.

— Не надо мне приказывать.

— Заткнитесь!

— И не надо на меня кричать.

— Оставьте моего ребенка в покое! — Боб Бандольер вскинул руки, как сумасшедший, и топнул ногой. — Идите!

Он кинулся к крыльцу, и миссис Сунчана быстро прошла мимо Фи в дом.

Боб Бандольер схватил Фи за руку, дернул его вверх и толкнул к двери. Фи закричал от боли. Миссис Сунчана отступила на полпролета, дверь их квартиры со скрипом открылась, и в проеме возникло лицо ее мужа, похожее на воздушный шарик. Остановившись напротив двери в свою квартиру, Боб Бандольер отпустил Фи, чтобы достать ключ.

— Вы, наверное, сошли с ума, — сказала миссис Сунчана. — Я не сделала ничего плохого вашему мальчику. Он сидел один на холоде и не мог войти в дом.

Боб Бандольер открыл дверь и повернулся к ней лицом.

— Мы живем прямо над вами, если вы помните, — продолжала миссис Сунчана. — Мы знаем, чем вы там занимаетесь.

Отец втолкнул Фи в квартиру, и запах из спальни громыхнул, как барабанная дробь. Фи тогда подумал, что миссис Сунчана тоже могла его услышать.

— И чем же я там занимаюсь? — спросил Боб Бандольер.

Его голос был угрожающе спокойным.

Фи знал, что отец улыбается.

Он слышал, как миссис Сунчана поднялась на одну ступеньку выше.

— Вы сами знаете чем. И это неправильно.

Сверху мистер Сунчана позвал свою жену.

— Напротив, — ответил отец. — Все, что я делаю, миссис Сунчана, абсолютно правильно. И у меня на все есть свои причины.

Он отошел от двери, а миссис Сунчана еще поднялась на две ступеньки вверх.

Фи наблюдал за отцом с неописуемым восторгом. Он победил. Он говорил справедливые и смелые вещи, и враг бежал.

Боб Бандольер хмуро направился к сыну.

Фи попятился в гостиную. Его отец шагнул в дверной проем и захлопнул дверь. Он спокойно посмотрел на Фи своими темными глазами, снял пальто и аккуратно повесил в шкаф, будто не замечая ужасного запаха из спальни. Расстегнул пуговицы на пиджаке и верхнюю пуговицу на рубашке и расслабил галстук на установленные полдюйма.

— Я собираюсь сказать тебе кое-что очень важное. Ты не должен разговаривать с ними ни в коем случае, ты меня слышишь? Они попытаются выудить из тебя информацию, но если ты скажешь этим пронырам хоть слово, я выбью из твоей башки всю дурь. — Он похлопал Фи по щеке. — Но ты ведь им ничего не скажешь, я знаю.

Фи закивал головой.

— Они думают, что все знают. Все их предки только и делали, что подглядывали да подслушивали.

Отец еще раз ободрительно пошлепал сына по щеке. Он щелкнул пальцами. Это был сигнал для Джуд, и она тут же откуда-то вылезла, ожидая кормежки. Фи последовал за ними на кухню. Отец вывалил полбанки кошачьей еды в миску Джуд, а остальное поставил назад в холодильник.

Боб Бандольер был забавным человеком, потому что теперь он кружился и танцевал, поразив даже кошку. Забавный Боб кружил по гостиной, не забывая улыбаться в потолок и посылать всему семейству Сунчана воздушные поцелуи. Бедром он открыл дверь в спальню и позвал свою жену:

— Здравствуй, сладенькая моя!

Фи с любопытством пошел за ним. Отец сделал глоток из коричневой бутылки с пивом «Пфорцхаймер», подмигнул Спящей Красавице и сказал:

— Дорогая, не сдавайся пока. Вот она, Фи, — продолжал отец. — Она знает, она знает, ты знаешь, что она знает.

Фи кивнул: все правильно. Его мама с точностью знала что-то такое, что сам он позабыл.

— Эта леди никогда не сомневалась. — Он поцеловал ее желтую щеку. — Давай-ка изобразим чего-нибудь слопать, что ты на это скажешь?

В присутствии Фи свершалось чудо.

После ужина отец вымыл посуду, то и дело протягивая мыльную руку к бутылке с пивом. Фи изумлялся, с какой скоростью пьет его отец — три долгих глотка, и бутылка пуста, как фокус в цирке.

Боб Бандольер наполнил пластмассовое ведро теплой водой из-под крана, добавил туда немного моющего средства, размешал рукой и кинул в ведро губку.

— Ну вот, готово. — Он подмигнул Фи. — А теперь грязная часть дневной работы. Твоя мать — одна из самых благопристойных леди в мире, и поэтому мы о ней заботимся. — Он снова помешал в ведре рукой, взбивая белую пену. — Дай-ка я расскажу тебе кое-что. Есть парень, один из самых неприличных людей в мире, так вот он думает, что единственное, что он должен делать, — сидеть за столом и целыми днями считать собственные деньги. Он даже воображает, что разбирается в гостиничном бизнесе. — Боб Бандольер громко рассмеялся. — У меня есть маленький план, и скоро мы посмотрим, как себя будет чувствовать мистер Все-В-Порядке, когда мы заставим его попотеть.

Его лицо стало красным, как яблоко.

Фи понял: отец говорил про отель «Св. Олвин».

Он дважды сдавил губку, и вода потекла с нее в ведро.

— Сегодня вечером я расскажу тебе о голубой розе в Дахау. В Дахау — на дне этого мира. В месте, где видишь мир таким, каков он есть. Приходи, пока я буду мыть твою маму.

* * *

— Не на все время, — уточнил отец. — Тебе не надо видеть всю процедуру, просто оставайся в дверях. Я всего лишь хочу, чтобы ты меня слышал.

Боб Бандольер положил руку на плечо Фи и показал ему, где можно стоять.

— Сегодня будет грязновато, — сказал он.

Запах из спальни забрался в самую глубину носа Фи и перехватил горло. Боб Бандольер поставил поудобнее ведро, схватил одеяло где-то у подбородка жены и отшвырнул его к краю кровати.

Руки матери дернулись вверх, потом упали, локти согнулись. Под одеялом лежала простыня, плотно прилегающая к маминому телу. Водянистые коричневые пятна проступили на ткани в области талии и бедер.

— Ладно, как-нибудь, — сказал Боб и, захватив простыню одной рукой, пошел вдоль кровати, снимая ткань с тела жены.

В ногах он выдернул конец простыни из-под матраса и осторожно собрал все в кучу.

Со своего места в дверях Фи видел желтые ступни матери, от которых в стороны торчали отросшие скрученные ногти; тощие лодыжки, заканчивающиеся слегка приподнятыми коленями; костлявые бедра — они как палки исчезали в большом полотенце из «Св. Олвина», которое отец накинул ей на пах. Когда-то белое, теперь это полотенце было покрыто такими же водянистыми коричневыми пятнами, просочившимися через простыню. Над полотенцем маленький вздутый живот; два четко выделяющихся ряда ребер; маленькие плоские груди и коричневые соски; плечи с ввалившейся плотью, из которой рвались на свободу ровные, тонкие кости; морщинистая, в ямках, шея; и над всем этим — откинутое на подушку в мягком гнезде волос знакомое и безмятежное лицо матери.