Но, несмотря на это, для собственной же безопасности придётся и правда помочь герцогу всем, чем смогу. И при этом попытаться ещё отвертеться от расспросов, что касались бы лично меня.

— Миледи, — окликнула меня Аби, проскользнув в комнату так осторожно и бесшумно, словно боялась меня разбудить. На самом же деле, просто опасаясь моего клыкастого надзирателя. — Обед подан. Вы спуститесь или принести сюда?

Компания для дневной трапезы у меня сегодня случилась более чем экзотичная. Шинакорн, натрескавшись поданной ему на кухне крольчатины, лёг на ковёр рядом с моим креслом и, кажется, вполне себе мирно задремал.

И какой от него прок? Такой страж, что только спотыкаться о него ходить: разлёгся на половину столовой! Словно услышав мои гневные мысли, Лабьет поднял голову и взглянул искоса. Ещё и бровь приподнял — честное слово. Правду говорят, что питомцы похожи на своих хозяев. Этот — вылитый дознаватель.

— Ну что, наелся? — я встряхнула только что принесённую мне служанкой утреннюю газету. — Надеюсь, все слуги к утру будут живы?

Пёс фыркнул и, помотав головой, снова опустил её на лапы. Что это значит? Нет? Всё, докатилась — разговариваю с собакой. Пусть и очень необычной. Странное чувство. Ренельд, кажется, уехал, а словно бы и нет.

От похожих на лёгкое помешательство мыслей, я попробовала отвлечься чтением новостей. Но ровные и сухие, словно вяленая рыба, колонки не сообщили мне ничего интересного. А может, я читала не настолько внимательно, чтобы уловить важное.

Всё потому что меня не покидало ощущение нарастающего внутреннего жара.

В какой-то миг я даже отложила газету в сторону и прижала ладонь к груди.

Дышится тяжело, словно приходится втягивать в себя не воздух, а густой сироп. В висках то и дело постукивает кровь. А перед глазами пробегают бледные светляки. Так сильно меня потрепала ловушка, что до сих пор с аурой творится что-то неладное. Словно она никак не может найти баланс.

Впрочем, о каком балансе ауры в моём случае вообще можно говорить? Эдгар предупреждал меня, что любой резкий выплеск может привести к ещё большему притоку новой силы. Колдовать мне нужно очень осторожно, не использовать слишком мощных заклинаний. И по возможности не снимать амулет из вайлета — так справляться с всплесками проще.

Но вчера я нарушила все правила. И похоже, когда перестала отвлекаться на герцога и его расспросы, вал светлой энергии всё же меня догнал. Теперь в мою кровь словно бы впрыснули жидкий огонь. Даже кожа казалась горячей.

Я вцепилась в край стола пальцами, ощутив, как меня как будто что-то плавит и размазывает по стулу. Лабьет вскочил на лапы и приблизился в несколько мягких, словно бы замедленных шагов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍«Мари…» — прозвучало очень далёким эхом.

Я вздрогнула и повернулась к нему. Но шинакорн просто смотрел на меня, прижимая уши. А затем вдруг зычно гавкнул. Честное слово, мне в грудь даже ударилась ощутимая воздушная волна! На столе звякнул фарфор. Я хотела было сказать псу, чтобы не шумел, но только открыла рот — и тут же закрыла, потому что в горле стало невероятно тесно. Кто бы подал воды — самой уже не дотянуться. Впервые со мной случился настолько сильный прилив. Раньше удавалось справляться почти безболезненно. А тут, похоже, слишком много обстоятельств сложились против меня.

Шинакорн куда-то умчался. Его приглушённый лай бил по ушам, словно колотушки — по плохо натянутому бубну. Затем он вернулся и, схватившись огромной челюстью за подлокотник моего стула, развернул меня к себе вместе с ним. У меня даже хватило сил поразиться такой мощи.

Огромные чёрные лапищи вдавились мне в колени. Какие тяжёлые! С ума сойти! Зелёные глаза Лабьета оказались невероятно близко от моих. Чёрный нос почти коснулся лица. Шинакорн как будто хотел от меня чего-то, только не мог сказать. И я, повинуясь необъяснимому призыву, обхватила его за широченную шею.

В тот же миг по мышцам потекла упоительная прохлада. Руки начали слабеть, но я ещё пыталась уцепиться пальцами за короткую шерсть Лабьета. Он дышал у меня над ухом жарко и чуть надрывно. Огромное сердце пса как будто стучало мне в щёку, которой я прижималась к его груди. Что-то давило мне на виски, я слышала голос, но не могла разобрать ни слова.

А когда опаляющая волна откатилась, оставляя за собой невероятную слабость, Лабьет, стряхнув меня со своей шеи, спрыгнул на пол. Неверными шагами он отдалился, замер, низко опустив голову — а затем рухнул боком, словно его подкосило.

Гнев Первородных! Я что, убила пса месье дознавателя?!

Но от сердца чуть отлегло, когда по столовой, словно далёкие раскаты грома, поплыл умиротворённый храп шинакорна. Его крутой бок мерно поднимался и опускался, ухо подрагивало. В общем, выглядел он, как не дошедший до постели пьяница, которому вполне удобно и на ковре. Кажется, обошлось. Но на какой-то миг мне почудилось, что я просто выжгла Лабьету всё внутри.

— С вами всё в порядке, ваше сиятельство? — встревоженный голос мадам Хибоу вонзился в сгустившееся вокруг напряжение, словно копьё.

Я вздрогнула и неловким взмахом руки скинула со стола чашку. Та плеснула мне на колени остатками кофе и, жалобно хрустнув, разлетелась на осколки. Я выругалась сквозь зубы, стараясь сделать это настолько тихо, чтобы не задеть тонких чувств экономки.

— Со мной всё хорошо, мадам Хибоу! — вышло чуть более раздражённо, чем нужно.

— А почему тогда этот пёс лаял, как бешеный? — женщина с сомнением покосилась на спящего Лабьета.

— Кто же его знает, — я пожала плечами.

Рассказывать об истинной причине взволнованности шинакорна я не собиралась. Как бы ни доверяла мадам Хибоу, а об особенностях моей ауры даже она не знала. Но стоило признать, что теперь я обязана Лабьету если и не по гроб жизни, то очень и очень сильно. Придётся-таки доставать где-то кабанью тушу. Или что он там любит лопать больше всего?

— Вот же телёнок какой, — нахмурилась мадам Хибоу. — Попробуй с таким совладай, если дурить начнёт. Шума наделал…

Тут я была с ней полностью согласна. Как месье дознавателю вообще удалось сойтись характерами с таким существом, я и представить не могла. Наверное, у них очень много общего. Да хотя бы подавляющая аура, при соприкосновении с которой хочется ёжиться, как от мороза.