Он стоял на ступеньках, пожимал руки и улыбался. Эдвард Стюарт, выдающийся юрист и счастливый семьянин, радеющий за дело тори в Шотландии и как пить дать, будущий представитель Шотландии в парламенте.

Рона включила двигатель и поехала дальше. Она честно соблюдала условия сделки. Пусть его выберут в парламент. Если повезет, он будет редко наведываться в Глазго, и ей больше не придется его видеть.

Трасса была забита автомобилями, и Рона обругала себя за то, что поехала на машине. Трудно сосредоточиться на дороге, когда в голове теснится столько мыслей. Карой за рассеянность стали нетерпеливые гудки сзади. Она свернула в первый же переулок, решив выпить где-нибудь кофе. Через полчаса этот поток схлынет, и она сможет спокойно вернуться в город.

Дело было не только в рассеянности. Предыдущей ночью она почти совсем не спала. К трем часам утра ей наконец надоело крутиться и вертеться в кровати, и она включила свет. Если ее мучают мысли о Лайеме, то пусть мучают при свете. И она стала думать. Чем больше она думала, тем больше ей хотелось увидеть сына. Потеряв столько лет жизни, она не хотела потерять еще. Примерно в четыре часа Рона приняла решение. Она поедет по тому адресу, что значится в распечатке, и проверит, живет ли там семья Хоуп. Она была на все сто уверена, что живет.

Рона подняла голову, выведенная из задумчивости появлением официантки, которая спрашивала, не принести ли ей еще кофе. Она кивнула.

— Крепко же вы задумались, — заметила официантка.

— Я думала о своем сыне, — решилась ответить Рона.

— Озорник он у вас?

— Да нет. Вовсе нет.

— Счастливая вы. А вот за нашим Майклом только глаз да глаз. И все-таки… Пусть уж, а то ведь им не век быть с нами, правда? Как говорит моя мама.

Рона кивнула. Ее мама тоже бы так говорила. Ей вдруг до боли стало жаль, что матери больше нет. Что их обоих больше нет. Жаль, что она не сказала им. Жаль. Жаль.

В течение долгих месяцев после смерти отца, возвращаясь домой, она представляла себе, что он ждет ее, как всегда. Что он обнимет ее и скажет, как он рад ее видеть. Глупо. Но это ей помогало. Помогало жить дальше.

Ей было двенадцать лет, когда отец обмолвился, что они ее удочерили.

Однажды в субботу они пошли в кино. Было холодно, и на обратном пути они зашли в паб полакомиться жареной картошкой. Ее перчатки пропахли уксусом, потому что она успела съесть половину своей порции, прежде чем папа сказал, чтобы она их сняла.

В то время эта новость оставила ее равнодушной. Она не вполне понимала, что значит «удочерить», пока ей не исполнилось тринадцать и подруга Луиза не рассказала ей про то, как делают детей. И даже тогда ей не захотелось узнать, кто ее настоящие родители. Это не имело значения.

Наконец мама по собственной инициативе решила ее просветить, когда однажды они вместе резали овощи на кухонном столе.

— Твоей настоящей мамой была моя кузина Лили, — объясняла она. — Она любила путешествовать, бывала во многих странах… В Италии, в Египте, в Ливане.

Это прозвучало очень романтично.

— Однажды она вернулась вместе со славным молодым человеком. Он хотел на ней жениться, но она отказала ему.

— Почему? — спросила Рона.

Это был единственный вопрос, который Рона когда-либо задавала о своих родителях.

— Наша Лили была сама себе хозяйка. «Дай мужчине клочок бумаги, и он вообразит, что купил тебя» — так она говорила.

Она высыпала кубики картошки в кастрюлю для супа и продолжала:

— Твоего папу звали Роберт. Роберт Куртис. Он был высокий блондин, очень симпатичный. — Она окинула любовным взглядом белокурые волосы Роны.

— Они вместе поехали в Венецию, и там он отравился и умер от осложнений. Это была ужасная трагедия. Лили вернулась домой, тут ты и родилась.

Она посмотрела на Рону:

— Она была очень молода. Она считала, что не сможет как следует за тобой приглядеть. И потому попросила нас о тебе позаботиться.

Роне казалось, что вся ее жизнь перемешивается сейчас, как суп в кастрюле.

— Ну вот, ты стала наша, и слава богу, что так вышло. — Ее влажная ладонь легла на макушку Роны.

— Потом Лили умерла в Стамбуле, и ее там похоронили. Я хотела забрать ее домой, но твой папа сказал: нет, Глазго все равно для Лили никогда не был домом.

В тот вечер мама вытащила большой черный альбом с семейными фотографиями и показала Роне ее настоящих родителей.

Рона смотрела в окно на оживленную улицу, полную магазинов и покупателей. Женщины были с детьми, везли их в колясках или держали за руку. Почему же она не сказала родителям о ребенке? Они бы помогли ей, на время взяли бы Лайема к себе, чтобы она могла закончить учебу. Просто ее жизнь была связана с Эдвардом. А Эдвард не хотел становиться отцом. По крайней мере тогда.

Рона пошла расплачиваться.

Ее официантка стояла за кассой.

— Не беспокойтесь о нем, — сказала она. — Если не жалеть для них времени, в конце концов они становятся людьми.

Рона поблагодарила ее и вышла.

Лишь миновав Гартенхилл, она поняла, что едет в сторону Управления полиции. Она чертыхнулась и даже треснула по рулю от досады, но потом смирилась с тем, что придется делать огромный крюк, чтобы вернуться в лабораторию. Перспектива пробираться сквозь путаницу улиц с односторонним движением на Гартенхилле ее не вдохновляла, и она поехала на Ганновер-стрит. Внезапно оказавшись на Джордж-сквер, она растерялась и пропустила нужный поворот. Господи, да она просто ездит кругами! Потом мимо поплыли величественные колонны Галереи современного искусства. Здесь можно проехать на Винсент-стрит. Она дала по тормозам, потому что впереди идущий автобус неожиданно вдруг встал.

Из автобуса выпрыгнул подросток и остановился в нерешительности. На ступеньках галереи загорала компания каких-то оборванцев, но этот мальчик был одет совершенно иначе. Он напряженно вглядывался, но не находил того, кого искал. Уныло поникшие плечи отразили его разочарование.

И тут она увидела мужчину. Он стоял за колонной. Когда он окликнул паренька, лицо у того радостно вспыхнуло.

Мужчина не стал приближаться. Но это не имело значения, потому что Рона уже его узнала.

Взгляд Фионы был острее ножа.

— Почему ты не оставил его дома? — шипела она. — А как же фотографироваться?

— Но я не мог ничего поделать, — растерянно отвечал Эдвард. — Он просто смылся, не предупредив меня.

По лицу жены Эдвард видел, что лучше прекратить этот разговор. Чертовски некстати заболел муж Эми. Поставщики, слава богу, не забыли доставить им продукты, но дети остались без присмотра.