– Сергей, ты о чем?

– Книжку, которая лежала у меня в кармане и которую ты стащила, дала мне моя работодатель.

– Работодатель? Это теперь так называется? И много вы с ней наработали? И ничего я у тебя не таскала! Ты сколько таких романов в своей жизни читал?

– Нисколько. Один. Страниц двадцать, больше не смог.

– Вот когда еще пару штук прочитаешь, поймешь, что у них у всех глаза васильковые, в крайнем случае – зеленые.

– Катя, у тебя плохое настроение? Чего ты злишься?

– А чего бы мне и не позлиться? Сначала у тебя любовные романы с работодателем, потом прилив вдохновения и роман с компьютером. А я? Если я тебе надоела, я вообще могу уехать!

Тут меня совсем развезло, и я, неожиданно для себя, расплакалась.

– Домой хочу!

После выставки в моей жизни установилось неустойчивое равновесие. Я никому ничего не говорил, но информация имеет свойство просачиваться, как керосин. Уже через неделю все твердо знали, что я ухожу, что мой долг (вместе со мной) перекупают конкуренты и что ЕМЦ активно ищет человека на мое место. Это давало определенные преимущества. В частности, на работу я приходил к часу, а покидал рабочее место не позже половины шестого.

Подобный распорядок оказался весьма кстати – я погрузился в сладкую каторгу литературного творчества. Извлек из загашников старые черновики, перечитал, ужаснулся и взялся за совершенно новую идею. Даже в издательстве удавалось выкроить часок для писательской деятельности, а уж дома я тратил на нее все, что оставалось от возни с Машкой и еды. С Катей старался общаться поменьше. По-моему, у нее уже начался предродовой синдром или что-нибудь в этом роде.

По крайней мере, так мне казалось, пока однажды вечером моя беременная радость не закатила сцену ревности. Оказывается, я уже месяц ей с кем-то изменяю. То есть не с кем-то, а с вполне конкретной Аллой, той самой, что сманила меня заниматься сентиментальной литературой. И вообще, я только и знаю, что торчу возле компьютера в перерывах между супружескими изменами. А в сентиментальной литературе совсем не разбираюсь.

Только последнее замечание задело меня за живое. Судя по отдельным фразам, Катя в любовных романах разбиралась хорошо. Пугающе хорошо.

Когда рыдания утихли и страдалица забылась сном, я проанализировал ситуацию. Проблем оказалось сразу несколько: Катя пребывала в депрессии, мне мешали писать книгу, а сентиментальная литература оказалась штукой специфической. Пожалуй, я действительно был полным нулем в этом жанре. Полежав полчаса с закрытыми глазами, я подобрал решение, которое могло закрыть все означенные проблемы.

За завтраком я сам завел разговор о своем литературном труде (Катя скорчила кислую физиономию) и между делом попросил:

– Кош, ты можешь мне консультацию дать? По поводу любовных романов?

– Романы у тебя и так неплохо получаются. Весьма любовные.

Ни в коем случае не следовало ввязываться в обсуждение моих гипотетических измен, и я продолжил:

– У меня в книжке завязывается интрижка между героем и одной теткой.

– Ее Алла зовут?

– Нет, Маша. И я там не совсем понимаю, как она будет реагировать.

Изложив свою версию, я выяснил, что совершенно не понимаю женскую логику и (отдельной строкой) женскую психику. Сделав вид, что страшно огорчен, я сказал:

– А ты можешь посмотреть и поправить? Катя пожала плечами.

– Замечательно. Я сейчас открою файл с текстом, а ты глянь, ладно?

Когда я возвернулся со своей необременительной службы, супруга пребывала в относительно бодром состоянии. О моей просьбе она демонстративно не вспоминала, а на прямой вопрос заявила:

– Я там подправила, что смогла. Ты перепиши потом этот бред.

Я помчался к компьютеру, оставив ужин на съедение Машке.

Это действительно был бред. Нет, с литературной точки зрения мне даже понравилось (только грамматических ошибок было многовато), а вот по сути…

– Видишь, – раздалось из-за моей спины, – полная ерунда. Просто заняться было нечем, так я…

– Все очень хорошо! Просто замечательно. Сколько ты тут набрала? Больше пяти тысяч знаков! Молоток!

– Это много? – Катя очень старалась выглядеть незаинтересованной. – Сколько в средней книжке?

– Тысяч четыреста-пятьсот. Дело даже не в количестве. Текст очень качественный.

– Да? Я вообще-то не старалась. Просто писала, что в голову взбредет.

– Тем более! Значит, у тебя талант! Только… кое-какие мелочи. Смотри: «Он прерывисто, с придыханием, вздохнул». Я когда-нибудь вздыхал с придыханием?

– Бывают ситуации, – Катя даже улыбнулась. – У тебя и глаза закатываются, и дыхание прерывается.

– Но ведь здесь не такая… ситуация! Это они в троллейбусе едут.

– Рядом.

– Неважно. Или вот еще: «Он мужественно выпятил подбородок».

– Подбородок ты часто выпячиваешь.

– Только выглядит это не мужественно, а глупо. Кроме того, не стоит использовать штамп. Мне тут одна редакторша показывала фразочку: «Он скупо, по-мужски, плакал за сараем».

Катя хихикнула. Следовало развивать успех, и я бросился в атаку. По пути узнал массу нового. Оказывается, женщина не должна признаваться мужчине в любви, а вот мужчина, наоборот, обязан повторять мантру:

«Я тебя обожаю!» – по сто раз на дню. Очень запутанно дело обстояло с телефонными звонками. Мужчина имел право позвонить любимой в любое время дня и ночи, а вот она могла только сидеть и ждать. В свою очередь, я раскрыл Кате глаза на некоторые особенности мужской психологии. Мы в десятый раз повторили: «Другая планета!» – когда в комнате материализовался ребенок Машка и заявил:

– А можно я купаться не буду, а сразу лягу?

Мы глянули на часы и испустили родительский «Ах!». Без четверти час. Пока я укладывал Машу (это было тяжело только физически – девочку пришлось тащить волоком), решение всех проблем сформировалось окончательно.

Катю я застал перед компьютером, она что-то перечитывала в написанном ею куске.

– Кошка, – сказал я, – а давай вместе писать!

– Ты что! Я же не умею!

– Умеешь. Написала же сегодня кусок.

– Аи, – отмахнулась Катя, но жест ее был неуверенным.

Я уже научился понимать, когда жена хочет, чтобы ее уговорили.

– Ничего не «Аи!». Я за свою жизнь повидал рукописей больше, чем ты книг читала! Так вот, поверь, у тебя получится. То есть уже получилось.

– Да не буду я ничего писать!'У тебя туг? фантастика, ужасы какие-то.

– Давай не фантастику! Давай просто книгу. Про жизнь.