Полина спустила ноги на пол, нехотя встала, потянулась, взглянула на часы: половина одиннадцатого. Не так уж и мало на самом деле, но для нее, ведущей преимущественно послеполуденный образ жизни, в самый раз. Она редко вставала раньше.

Свадебные торжества, даже если роспись в ЗАГСе назначена на утро, обычно начинаются не раньше обеда. Пока молодые распишутся, пока поездят по никому не нужным памятникам, пофотографируются – вот тебе и обед. Устраивать застолье с раннего утра еще и для кошелька опасно. Чем раньше гости сядут за стол, тем дольше просидят и тем больше съедят. Нынче свадьбы дороги, люди экономят, как могут.

Выйдя на кухню, Полина не обнаружила соседок и там. В доме вообще стояла полная тишина, разливалась по полу, укутывала стены, свисала с потолка, и от этого почему-то было жутко. Полина не привыкла к тишине. Она выросла в довольно большом городе, любила шумные проспекты, большие магазины и громкую музыку, тишина ее пугала. Даже дома она всегда старалась включить музыку или телевизор, но здесь включить оказалось нечего. И эта тишина давила на уши, мерзким холодком пробегала по спине снизу-вверх, путалась в волосах на затылке и противно щекотала шею.

Наспех умывшись студеной водой из умывальника и завязав волосы, не став тратить время даже на легкий макияж, Полина выскочила из дома, надеясь, что шум улицы разгонит страх. Наверняка девчонки у Степы. Куда еще они могли пойти?

Надежда не оправдалась: во дворе было так же тихо, как и в доме. Сейчас, когда светило солнце, а навьи не прятались по темным углам, Полина рассмотрела местность получше. Их домик находился недалеко от окраины, большая часть деревни располагалась дальше по дороге, и там, должно быть, била ключом жизнь, а здесь было тихо как на кладбище. Впрочем, эти мысли оказались недалеки от истины: метрах в ста от дома начинался деревенский погост. Полина разглядела высокие сосны с голыми стволами, подпирающие небо в скорбном молчании, покосившиеся кресты, выкрашенный давно облезшей зеленой краской забор. Она передернула плечами и торопливо направилась к дому Степана.

Голоса услышала еще с дороги, и страх наконец стал отпускать, привычное благодушие возвращалось на его место.

Чай пили на улице. В центре двора, под аркой, оплетенной виноградом с пока еще крохотными зелеными гроздьями, больше похожими на россыпь гороха, стоял большой стол, укрытый скатертью, на котором возвышался самый настоящий самовар, в вазочках лежало домашнее печенье, нарезанный хлеб, солнечно-желтое сливочное масло, варенье и что-то еще, определить назначение чего Полина сходу не смогла. Не верилось, что все это приготовил Степа, наверняка гостинцы от бабы Глаши.

Новые друзья полным составом восседали за столом. Ближе к самовару – Степа, сегодня одетый в просторную рубашку «гавайской» расцветки и модные лет десять назад джинсы. Должно быть, наряд купил в городе, вряд ли в местном сельпо продается такая одежда. Степа добродушно улыбался, и Полина невольно залюбовалась им: могучими развернутыми плечами, широкой белозубой улыбкой, очаровательно длинными ресницами, ярким деревенским загаром. Такие, как Степа, всегда вызывали в ней внутренний трепет, поэтому стоит держаться от него подальше, как и решила вчера.

Рядом со Степой – Мирра. И вроде со всеми, но в то же время одна. Удивительная способность у этой девушки держаться отдельно, будто под стеклянным колпаком. Провела невидимую границу между собой и всем миром и тщательно ее придерживается. И – что самое удивительное – мир по каким-то причинам принял ее правила, и тоже к границе близко не подходит.

А напротив них – Лика с Матвеем. Именно так – с. Так и жмется к нему, рыжая стерва, сидит вполоборота, улыбается, вазочку с печеньем подает, а сама при этом то локтем коснется, то ладонью, то рыжими патлами взмахнет, чтобы непременно по щеке его задеть. Значит, не шутила вчера, когда решила отбить. И хоть Полина не была уверена, что Матвей так уж ей симпатичен, а все равно стало неприятно. Ну мы еще посмотрим, кто кого!

– О, королева песни проснулась, – язвительно заметила Лика, увидев Полину.

Полина почему-то думала, что после вчерашнего разговора в бане Лика будет относиться к ней лучше. Они неплохо пообщались, нашли общий язык, даже посмеялись. В бане Лика была совсем другой, как будто сняв с себя одежду, сняла и образ рыжей язвы, только что поддела насчет Матвея, а сейчас снова его надела. И та, обнаженная Лика, нравилась Полине гораздо больше. Наверное, если бы она не знала, что рыжая может быть другой, обиделась бы окончательно.

Степа тут же подскочил с места, принес из дома еще один стул. Подвинул к столу, помог сесть, как самый галантный кавалер на свете. Еще вчера Полина и внимания бы не обратила на это, но после вопроса, заданного в бане Ликой, и собственных размышлений, она покраснела и подвинула стул так, чтобы сесть ближе к Матвею. По глазам Степы видела, что он заметил это: только что горевшие глаза потухли, даже могучие плечи немного опустились, а улыбка хоть и осталась на губах, из искренней превратилась в отстраненно-вежливую. Степа все понял. Ну и пусть так! Не нужен ей еще один Степа в жизни! Вон, Мирра рядом. Если уж так хочешь за кем-то ухаживать, за ней ухаживай!

– О чем болтаете? – поинтересовалась Полина, наливая из самовара чай. Чай пах чабрецом и еще какими-то незнакомыми травами, был обжигающе-горячим, что довольно теплым утром казалось не совсем уместным, но невероятно вкусным.

– О призраке, которого ночью увидела наша работница пера и бумаги, – все тем же язвительно-насмешливым тоном отозвалась Лика, и было непонятно, что вызывает у нее большее презрение: профессия Мирры или тот факт, что она увидела призрака.

– Не о призраке, а о навье, – поправил ее Степа.

– Ой, да какая разница?

– Очевидно, огромная, – хмыкнул Матвей.

– Призрак – это задержавшаяся в этом мире душа обычного человека, а навья – это душа проклятого, которая в принципе не в состоянии покинуть Явь, – педантично пояснила Мирра, и Полина поняла, что она уже расспрашивала Степу подробнее. – Призраком может стать любой человек, навьей же лишь тот, чья душа была проклята или отравлена каким-то делом, в том числе и самоубийством.

Лика выразительно закатила глаза, давая понять, что думает о подобной разнице, но от комментариев благоразумно удержалась.

– И где ты его видела? – спросила Полина.

– На самом деле, ночью их было много на дороге, – ответила Мирра, и на миг Полине показалось, что она передернула плечами, будто даже вспоминать страшно. – Мне не спалось, и я смотрела в окно. Они шли по дороге, печальные и одинокие, останавливались у домов, где для них было оставлено угощение. А потом один, то есть, одна, потому что это точно была женщина, появилась прямо возле нашего окна. Так близко, что я… упала от неожиданности.

– В штаны не наложила, и то счастье, – хохотнула Лика, наклонившись к Матвею и будто случайно коснувшись его плеча своим.

– А ты бы, очевидно, наложила, – не удержалась Полина.

– А я по ночам предпочитаю спать, а не на призраков пялиться, – парировала та. – И вообще не понимаю, что странного, зачем нам это обсуждать? – Она лениво зевнула. – Других тем нет? Сейчас Мертвая неделя, нечего по окнам пялиться, если не хочешь призраков увидеть.