Лунатик почти сорвался, он все тянул и тянул меня за рукав. Показалось даже, что парень испуган, хотя причину я тогда не понял.

— Вот союзнички, мать их, — снова возмущался в стороне Захарченко. — Ни «Долга», ни «Свободы» так и не видать… Думал, выбирать придется, а хрен — выбирать-то и не из кого…

Захарченко был прав. Харт со своими людьми не пришел, его опоздание нечем было объяснить, кроме нежелания ввязываться в чужие для него дела…

— Я на блокпосту Харта компас свой позабыл, — смущенно признался Лунатик. — Хороший, лучше твоего.

— Артефакт, что ли?

— Нет, обычный компас, но без него ведь тоже нельзя. Не ругайся, Моро, но возвращаться придется…

Компас был предлогом, по какой-то причине Лунатик стремился уйти подальше от отряда Захарченко, точно так же, как несколько часов назад стремился в этот отряд попасть. С моей точки зрения, он в отличие от всех нас жалел «монолитовца», но, возможно, были и другие причины.

— Ладно, пошли.

…Мы двигались обратно, на запад, в сторону блокпоста «Свободы». Небо поменяло все оттенки от алого до темно-лилового, а потом угасло. Собаки опять выли вдалеке, но к нам не лезли, наверное, затравили на ужин парочку плотей.

— Ты много знаешь про «Монолит»?

— Ну, примерно то же самое, что и другие… — ответил я Лунатику. — Люди, повернутые на мистике, есть везде. В Зоне они были тоже, играли в какие-то свои игры, ну и заигрались. Когда в августе шарахнуло, они все разом снялись и ушли за выжигатель мозгов. Коммуникаторы у них, что интересно, при этом отключились. Впрочем, при высоком радиационном фоне электроника просто горит. А что?

— Ничего. Просто интересно, что их вдруг позвало. А ты где был во время большого выброса?

— Там же, где другие ребята, — в казарме на «Агропроме».

— Почувствовал что-нибудь странное?

— А что я мог почувствовать? Колбасило гораздо сильнее, чем всегда. А так больше ничего.

— Ясно… — задумчиво протянул Лунатик.

Возле блокпоста «Свободы» по-прежнему горел костер. Только теперь, в темноте, он выглядел очень ярким. «Свободовца» с гитарой возле него не оказалось. Я немного опасался, что сгоряча и в темноте нас могут встретить пулями, поэтому подал голос издали:

— Нейтралы идут!

В ответ промолчали.

Когда мы подошли вплотную, костер продолжал гореть, медленно угасая и превращаясь в круг раскаленных углей, запас топлива, аккуратно нарубленных сухих веток, лежал неподалеку.

— Эй, ребята, есть тут кто?

Кусок колбасы до сих пор оставался на расстеленной старой газете. Он был розовый и свежий, надрезанный с краю. Распахнутая дверь вагончика покачивалась на ночном сквозняке. Внутри вагончика, на железной койке, на той самой, на которой я валялся, пережидая выброс, кто-то бросил пустую коробку из-под антибиотиков. Больше с нашего прошлого посещения не изменилось ничего.

— Держи ствол наготове.

Мы двигались предельно осторожно, прикрывая друг друга. Блокпост находился в полном порядке, нигде ни следов борьбы, ни капли крови. Ноутбук Харта на расстеленном брезенте работал, демонстрируя заставку из абстрактных линий. Сигарета, брошенная в песок, еще не догорела и тлела оранжевой точкой. На брезенте сохранилось углубление, примерно соответствующее контуру лежащего человека. Лезть еще дальше, в извилистый проход между штабелями бетона, мне не хотелось — там стояла тьма кромешная.

— Пошли назад, Моро, — вдруг сдавленно прошептал Лунатик. — Быстро…

— Проверить бы надо… Мало ли… Опять же, ты компас там мог уронить.

— Моро… Не надо проверять… Черт с ним, с компасом.

Он теснил меня назад, отчасти прикрывая собой и держа АКМ наизготовку.

— Ты чего?

— Ничего.

— Мандражишь, что ли?

— Да.

— Где все?

— Нигде.

— Что это было?

— He надо про это говорить.

Мы пятились, тишина стояла мертвая, не свистел ветер, не лаяли даже псы.

— Прикрой, я ноутбук Харта подберу. Правда, если он догадается, кто взял, — башку мне при встрече оторвет.

— Нету больше Харта, Моро. Не вернется он, и не будет встречи.

Я и сам уже все понимал, но ноутбук поднял.

Мы так и ушли, отступая за пределы мутного круга света, создаваемого умирающим костром.

Октябрь 2001 года, Зона, территория военной базы.

Мутант, как это обычно бывает, вывернулся ниоткуда. Точнее, определенные признаки его скорого появления имелись — я заметил, что в темноте, на расстоянии нескольких шагов от меня, без видимой опоры болтаются в воздухе светящиеся глаза. Потом глаза «обросли» темным силуэтом, и на нас, размахивая когтистыми руками, попер голый мужик, весь в рыжеватой короткой шерсти и с вытаращенными буркалами. Это был любимый персонаж сталкерских анекдотов — кровосос. Если бы не щупальца вокруг рта, он смахивал бы на сбежавшего из лечебницы психа, однако смешного в происходящем оказалось мало, поскольку кровосос был голоден, на ужин наметил меня и уже заходил сзади.

Внезапно он исчез, будто растворился в воздухе, а через секунду вцепился, щупальца ткнулись в закрытый (по счастью) шлем «Севы» со стороны затылка, а по стеклу возле моего лица, но с наружной стороны, потели струйки слюны, смешанные с парализующими выделениями желез. Я пытался оттолкнуть монстра, а он все пытался высосать из шлема несуществующую кровь.

— Вот ведь гад такой… — растерянно сказал Лунатик.

Стрелять он не мог, опасаясь меня же и задеть, поэтому несколько раз ударил ножом, метя в межпозвонковые диски. Кровосос не впечатлился, а просто отмахнулся лапой, сбил Лунатика с ног, но меня не выпустил. Дергайся — не дергайся, а, схватив жертву, кровосос уже не отвяжется, пока ее не убьет, и отогнать его невозможно. «Севу» он все равно бы прокусил в конце концов, поэтому я развернул дробовик через собственное плечо, выстрелил и попал удачно — в шею и верхнюю часть груди чудища.

Даже умирающий кровосос выпускал меня очень неохотно. Он упал. Из пробитого жилистого тела активно вытекала жидкость неясной природы. Чудище, утробно простонав, уже сдохло, а Лунатик до сих пор лежал на земле и едва поднялся, когда я ему помог.

— Вот ведь гад, врезал мне прямо под ложечку, так что чуть не стошнило, да еще и комбез порвал. Не нравятся мне кровососы, глаза у них жуткие.

— А кому такое нравится?

Я попытался почистить шлем, но он не чистился.

— Вроде других таких больше не видно.

— Хотелось бы верить.