…А что же происходило между тем с бывшим императором и его семьей?

По решению Временного правительства император и императрица еще с марта 1917 года находились под арестом. Последним местом их пребывания вместе с пятерыми детьми был Екатеринбург. Несколько человек, их обслуживающих, не захотели покинуть царскую семью – в том числе доктор Боткин.

В дневнике императрицы последняя запись 3 (16) июля 1918 года:

«Серое утро, позже прекрасное солнце. Бэби (наследник Алексей. – М. Ч.) немного простужен. Утром все пошли гулять на полчаса. Ольга и я занимались нашими лекарствами. Татьяна читала “Духовное чтение”. Они вышли. Татьяна осталась со мной, и мы читали “Книгу пророка Амоса и пророка Авдия”. ‹…› 10.30 в постель».

Около часу ночи их разбудили. И объяснили, что, мол, «ввиду того что в городе неспокойно, необходимо перевести семью Романовых из верхнего этажа в нижний».

Глава команды расстрельщиков Юровский: «…Хотя я и предупредил их через Боткина, чтоб они ничего с собой не брали, они все-таки взяли несколько мелких вещичек, подушки, сумочки и т. д. и даже маленькую собачку.

Спустившись в комнату… я предложил им стать у стены. В эту минуту они явно не предполагали, что их ожидало.

Александра сказала:

– Здесь даже стульев нет.

Николай принес Алексея вниз на руках. Теперь он стоял в комнате, держа его.

Тогда я приказал принести два стула, на один из них села Александра… Алексея тоже посадили на другой стул рядом с ней, а сзади встали д-р Боткин, повар и остальные, а Николай стоял напротив Алексея.

…Затем я грубо сказал Николаю, что его королевские родственники дома и за границей пытаются освободить его и что Совет рабочих депутатов постановил их расстрелять.

Николай повернулся спиной к команде, лицом к семье, потом, как бы опомнившись, обернулся к команде с вопросом: “Что? Что?”

Команде заранее было указано, кому в кого стрелять, и приказано целить прямо в сердце, чтобы избежать большого количества крови и покончить скорее. Николай больше ничего не произнес, опять обернувшись к семье, другие произнесли несколько несвязных восклицаний, все это длилось несколько секунд. Затем началась стрельба.

Первым выстрелил я и убил наповал Николая. У него даже не было времени повернуться к нам для ответа. Но потом стрельба приняла безалаберный характер…

…Когда стрельба остановилась, оказалось, что дочери, Александра и, по-видимому, Демидова (служанка. – М. Ч.), как и Алексей, были еще живы…

Алексей сидел, как оледеневший, и я застрелил его. Они (его команда. – М. Ч.) стреляли в девиц, но без результата, так что Ермаков хотел окончить дело штыком, но и это не удавалось, поэтому мы выстрелили им в головы. Только в лесу я понял, почему было так трудно убить Александру и дочерей. Штык не проходил через корсеты.

Убедившись, что все мертвы, мы начали их выносить».

Царей и королей в мировой истории казнили не раз, да и цариц. В самом крайнем случае – малолетних наследников. Но такое, правда, обычно осуждалось.

В Екатеринбурге расправа была совершена и над четырнадцатилетним больным мальчиком, и над юными барышнями (младшей – 17 лет), которых многие в России помнили в лицо – по «царскому поезду» 1913 года, по документальным кинокадрам – в белых платьях…

Нет сомнений, что жестокое убийство, помимо личного чувства мести Ленина (за петлю на шее юного брата и за горе матери), имело главной политической целью устрашение всех жителей России.

Одним действием Ленин дал всем в России понять: «Не остановлюсь ни перед чем!»

Цель, пожалуй, была достигнута.

Правда, об убийстве царских детей в газетах не сообщалось. Но слухи, конечно, поползли быстро – для достижения нужного эффекта этого было совершенно достаточно.

«“Казнь царской семьи нужна была не только для того, чтобы запугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет, что впереди или полная победа, или полная гибель”, – цинично признавался Троцкий самому себе (запись в дневнике…)» (Зубов А. Б.).

На следующие сутки, в ночь на 17 июля 1918 года, в уральском городе Алапаевске, где с мая содержались члены царской фамилии, их вывезли в урочище Верхняя Синячиха. Всех, мужчин и женщин, везли с завязанными глазами и связанными сзади руками.

Рассказ одного из убийц, Василия Рябова: «Единственный, кто оказал нам сопротивление, был великий князь Сергей Михайлович (дядя царя. – М. Ч.).

Физически он был сильнее всех остальных. И нам пришлось повозиться с ним. Он категорическим тоном заявил, что никуда отсюда не пойдет, так как знает, что их всех убьют. ‹…› Я не утерпел и выстрелил в великого князя. Причем стрелял с таким расчетом, чтобы только легко ранить и, напугав, заставить его подчиниться. Ранил я его в руку, и он больше не сопротивлялся. Перевязав ему руку и завязав глаза, мы усадили его на последнюю подводу и поехали. Очень торопились: заря уже предвещала наступление утра.

Доро́гой великий князь Сергей Михайлович снова повторил: он знает, что их всех убьют.

– Скажите, за что? – обратился он ко мне. – Политикой я никогда не занимался. Я любил спорт. Играл в бильярд. Занимался нумизматикой.

‹…› Наконец мы подъехали к шахте. Шахта была не очень глубокой и, как оказалось, имела выступ, не затопленный водой.

Первой подвели к шахте великую княгиню Елизавету Федоровну…»

Это была сестра императрицы, вдова разорванного бомбой Каляева на клочья московского губернатора, великого князя Сергея Александровича. Напомню, что она посетила Каляева в тюрьме и затем просила о его помиловании. Постриглась в монахини и была известна своим милосердием и очень активной благотворительной деятельностью.

«…Столкнув ее в шахту, услышали, как она продолжительное время барахтается в воде. За ней столкнули ее келейницу монашку Варвару. Тоже услышали всплеск воды и потом голоса двух женщин. Нам стало ясно, что великая княгиня, выбравшись из воды, вытащила и свою келейницу. Но другого выхода у нас не было, и мы одного за другим столкнули и всех мужчин. Никто из них, должно быть, не утонул и не захлебнулся в воде, так как немного времени спустя можно было услышать чуть ли не все их голоса. Тогда я бросил гранату. Граната взорвалась, и все смолкло. Но ненадолго.