Он сделал себе пометку – спросить Ван Страатен, были ли продажи, как и сам Льюис, вымышленными, по крайней мере, в той части, где говорилось, что Льюис сам их продал. Затем он сел, потянулся, сделал несколько приседаний, откинулся на спинку стула и открыл вторую папку. Он начал с самого начала, с организации Альфреда Розенберга ERR, «самой эффективной организации Третьего рейха по разграблению произведений искусства». Затем появилась «Служба Мульмана» – организация, которая действовала подобно ERR в Нидерландах. Далее следовал список известных французских евреев, чьи коллекции картин были проданы в рамках «парадигматической принудительной передачи», иными словами, продажи были совершены под давлением, под дулом пистолета. Их дома и квартиры были разграблены, как только они бежали или были отправлены в лагеря, все их имущество было конфисковано, потому что было объявлено «бесхозным».

На этом слове Смит споткнулся. В его сознании, как старые фотографии, всплыли образы: вечер в одиночестве дома, пока мать была на работе, двухкомнатная квартира в Лионе после развода – две квартиры, которые ему не принадлежали, безликие жилища. Но были ли они бесхозными?

Его раздумья прервала муниципальный полицейский Вокс, появившись с тарелкой сыра и фруктов.

– Вы, наверное, проголодались, – сказала она. Смит поблагодарил ее, рассеянно улыбнувшись.

Когда она ушла, он снова взялся за папку, запоминая имена сотрудничавших с Гитлером арт-дилеров: Хильдебранд Гурлитт, Карл Бухгольц, Фердинанд Меллер, Бернхард Бемер. Это были самые одиозные нацистские советники, отвечавшие за закупку произведений искусства для Музея фюрера, который Гитлер планировал создать в своем родном австрийском городе Линце. О каждом из дилеров имелась подробная информация, в частности, полицейский отчет об обыске, проведенном в мюнхенской квартире сына Гурлитта Корнелиуса в 2012 году. В ходе обыска было обнаружено более 1200 предметов искусства, награбленных нацистами. Еще больше нашли в его доме в Зальцбурге.

Всего десять лет назад, подумал Смит. Люди до сих пор продолжали иметь дело с похищенными шедеврами.

Он продолжал читать о нацистских комитетах по конфискации, об антиеврейских законах, которые запрещали евреям посещать парки, музеи, кафе, кино, пользоваться трамваями и автобусами, водить автомобили, даже владеть автомобилем – все для них было закрыто, вывески в витринах магазинов гласили: «Евреям вход воспрещен».

Смит вспомнил слова Ван Страатен о евреях, которые дистанцировались от своей религии или были лишь отчасти евреями, но заплатили за свое еврейство жизнью. Он не мог не вспомнить, что сам принадлежит к смешанной расе, и представил, что бы это означало для него тогда, да и до сих пор сказывалось.

На нескольких страницах подробно описывался аукцион Фишера 1939 года в Гранд-отеле «Националь» на озере Люцерн. Прилагалась выцветшая фотография с красивым альпийским пейзажем, куда явились по приглашению триста пятьдесят участников, чтобы делать ставки на похищенные произведения искусства. Смит отметил, что некоторые, например Альфред Барр, тогдашний директор Нью-Йоркского музея современного искусства, публично бойкотировали это мероприятие, но приобретали такие предметы через посредников.

Кто-то написал на полях: «Украденное искусство = украденные жизни».

Один из лотов аукциона был обведен красным кружком: лот 45, Винсент Ван Гог, автопортрет.

Была ли это та картина, которую Перроне и Верде наняли его найти? Интересно, где они сейчас и что делают. Смит подумал, что надо бы найти их и сказать, чтобы они уехали или хотя бы не вмешивались.

Дверь открылась, и вошел Штайнер.

– Я просто хотел напомнить вам, что вы работаете на Интерпол.

– Учту, – буркнул Смит, и в тот момент в дверях появились Ван Страатен и Яагер.

– Что вы здесь делаете? – спросила Ван Страатен Штайнера.

– Просто проведал своего коллегу.

– Ну, что ж, проведали. – Она подержала дверь открытой, дожидаясь, пока он уйдет. – Что он тебе сказал? – спросила она, закрыв за Штайнером дверь.

– Ничего, – ответил Смит.

Недовольно поморщившись, Ван Страатен сообщила ему, что на лот, который они разместили в даркнете, уже получено несколько просмотров и откликов.

– Мы уверены, что один из них – наш объект, Торговец.

– Оперативно.

– Все делается оперативно, когда не мешают правила и предписания, – сказала она и кивнула Яагеру.

– Предмет был размещен на сайте типа Silk Road 2.0, который недавно закрыло ФБР, но постоянно появляются другие, – сообщил тот. – Темная паутина похожа на сад с сорняками: убейте патч здесь, и другой патч прорастет в другом месте. Знаете, что такое сайты dot.onion в составе onion router?

– Сеть Tor, – ответил Смит. – По линии Интерпола я кое-что знаю о расследовании краж произведений искусства, продаваемых по Сети. Азы даркнета можете пропустить.

Яагер нахмурился, но учел замечание и перешел к делу.

– Используя формат ФБР и устанавливая узлы в Сети, которая, как мы знаем, продает украденные произведения искусства, оружие и другую незаконную контрабанду, мы выдали себя за одного из торговцев, анонимно, конечно, и предложили свои товары – то есть товары Льюиса. Пребывание внутри Сети позволило нам установить личности и местонахождение покупателей, которые откликнулись на предлагаемые произведения искусства.

– Сколько там было покупателей? – кивнул Смит.

– Несколько десятков. Но мы сузили круг поиска, сначала по местоположению, затем по другим имеющимся у нас сведениям о Торговце. Электронные письма и журнал телефонных разговоров не так трудно взломать, как он думает.

– А что вы сделаете с другими покупателями?

– Пока внесли в список, – ответила Ван Страатен. – Впоследствии разберемся. Сейчас работаем только по Торговцу.

Она поблагодарила Яагера, и тот вышел из комнаты.

– Очень хороший специалист… даже слишком усердный, пожалуй, – сказала Ван Страатен, затем уселась напротив Смита и устроила ему экзамен на знание фактов его новой биографии. Он справился неплохо, хотя и запнулся пару раз.

– Вот эти заминки могут сорвать операцию и стоить тебе жизни.

Смит отметил про себя иерархию приоритетов и пообещал исправиться.

– Хорошо. Я мало когда теряла агентов и не хочу потерять его в этот раз. Понятно?

Смит кивнул. Слова «мало когда» не ускользнули от его внимания.

49

Если не считать скромной белой таблички, дом на Принсенграхт, 263 мало чем отличался от остальных. Типичный амстердамский дом с пристроенным современным крылом и открытым внутренним двориком, в котором мы и ждали Каролин. Аликс вспоминала, как она впервые прочитала дневник Анны Франк. «Мне, как и ей, было двенадцать лет, и я чувствовала в себе что-то общее с ней; мы обе стояли на пороге взрослой жизни». Потом она рассказала об отце Анны Отто, который единственный выжил из восьми скрывавшихся жителей. «Анна его обожала», – произнесла Аликс и замолчала, потому что у нее опять зазвонил сотовый. Она бросила на него быстрый, почти вороватый взгляд