Она прервала:

– Постой, что значит дома не ночую?

Он ухмыльнулся:

– Ты же золотая молодежь.

– Я ночую в гостиничном номере, – напомнила она. – Это, правда, не дом, но и не чужие квартиры, так на что ты намекнул?

– Я разве намекнул? – удивился он. – Мне кажется, сказал то, о чем судачат в прессе открыто.

Она фыркнула:

– И ты веришь прессе?

Он ухмыльнулся шире:

– Нашей? Разумеется. Я всегда могу определить, проникают эрасты в митохондрии или нет.

– Тогда тебе живется проще, – протянула она. – Хотела бы жить в твоем мире…

– Да? – спросил он. – И что бы ты в нем делала?

Вопрос прозвучал жестоко, он сам ощутил и посмотрел почти виновато, но она ответила просто:

– Кофе тебе подавала бы. Тапочки. Если хочешь, в зубах бы за тобой носила.

– С ума сошла? – спросил он испуганно. – Меня феминистки за такое разопнут.

– Тогда что я буду делать? – спросила она. – Не в лаборатории, а в нашей квартире?

Он взглянул на нее в упор:

– Все-таки решила дожать хилого интеллигента? Не понял, зачем это тебе?

– Даже не знаю, – призналась она, – что будет, когда потеряю эту… цель. Мир рухнет. Мой мир… Нет, мой мир уже рухнул, но закроется вход и в другой мир, твой.

– Подумаешь, – сказал он, – прекрасно жила и без него.

– Когда-то ты прекрасно жил и без митохондриков, – возразила она. – Но ты меняешься, почему нельзя мне?

Он поспешно оторвал взгляд от ее коротких волос. Как ни придавай им форму, но короткие – все равно короткие, а длинные – все равно круто и здорово, а еще и дико красиво. Дура перед ним редкостная, взял бы и прибил. Но вот только она и сопротивляться не будет, дескать, хочешь – прибей…

– Запад есть Запад, – сказал он, – Восток есть Восток, и вместе им не сойтись…

Она спросила недовольно:

– Это кто у нас Запад?

– Я Запад, – пояснил он, – так как ученый. Ну, как кот, хотя тот был больше преподавателем. А ты – Восток, прекрасный, загадочный и нерациональный.

Она покачала головой:

– А ты хоть помнишь концовку этой поэмы? «Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род, если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?!»

– Ого, – пробормотал он. – Кто бы подумал…

– То-то, – сказала она победно, – не надуешь. Я, вообще-то, и училась хорошо, и мой диплом искусствоведа Сорбонны получен честно!

– Кто бы подумал, – сказал он с недоверием. – А-а-а, вот почему ты красивая… Искусствовед, значит?

– Да, – ответила она с достоинством. – Почему у крупного молодого ученого не может быть жены-искусствоведа?

– Действительно, – согласился он. – Да только где их взять?

– А я?

Он оглядел ее с головы до ног.

– Ты?

– Да, – подтвердила она. – Почему бы тебе не жениться на мне?

Он пробормотал:

– Мне кажется, слово «жениться» вообще не прозвучит. Такие, как ты, просто выходят замуж. Или, еще точнее, вступают в брак. Сочетаются. Подписывают брачный договор.

– Я старомодная, – сообщила она.

– Ух ты. С каких пор?

– Когда увидела рядом с собой пустую постель, – ответила она. – Тогда еще не поняла, чего хочу, потом дошло… Чтобы ты взял меня замуж! Чтобы женился на мне. Не я вышла за тебя, а ты взял меня.

– Да понял, понял, – буркнул он, – не совсем еще глухой. Что за бзык… Все мы стараемся быть хозяевами ситуаций. Это инстинкт.

– А женщины хотят, – пояснила она, – чтобы решали за них… Это тоже инстинкт. Но, правда, чтоб решали так, как им хочется!

– Им?

– Нам, – согласилась она.

– Ну да, – сказал он саркастически, – чтобы потом мы были еще и виноватыми.

Она вскинула брови:

– А как иначе? Вы ведь мужчины! Вы принимаете решения. Даже если их принимаем мы.

Ей показалось, что так бы он смотрел на рассуждающего о митохондриях бурундука. Неважно, что говорит, главное, вообще что-то пищит членораздельное и размахивает лапками.

– Очень удобно, – согласился он.

– Мужчины не возражают, – напомнила она.

– Еще бы, – сказал он, – хотя бы видимость лидерства… Вообще-то, интересная проблема. Вот мы с тобой два таких примитивных примата, руководимых только простейшими инстинктами, у которых, правда, на службе послушный головной мозг с хорошо развитыми лобными долями… И вот оба знаем, что перед нами распахивается… нет, не сам по себе, а мы сами его распахиваем, новый мир! И в этом мире не будет, как мы предполагаем, места инстинктам вообще.

Она затаила дыхание, Максим наткнулся на интересную идею или просто неожиданный поворот, теперь только бы перед ним не опозориться, влезть в обсуждение зайчиком, подвякивать и поднявкивать вовремя, вроде и она что-то да понимает, тогда у него язык не повернется ее выгнать.

– А почему не будет? – спросила она. – Тогда наш инстинкт нас туда не пустит!

– Но сингулярность на марше, – напомнил он. – Она вот-вот… скоро все рванется быстрее пули… И тогда как?

– Может быть, – предположила она робко, – в сингулярности тоже инстинкт?

Он посмотрел на нее, как на вылезающую на четвереньках из пещеры дурочку в грязной звериной шкуре.

– В сингулярности?.. Инстинкт?.. Что за дикость… Если, конечно, не предположить совсем уж дикое, что сама вселенная развивается инстинктивно…

– А почему не предположить? – спросила она отважно, еще не понимая, что именно он предположил. – У нас вся жизнь теперь такая дикая… А твоя чудо-кухня кофе тоже делает?

– Да, – сказал он, – прости, что не предложил. Уже темнеет, а тебе лучше взбодриться перед выходом.

Она посмотрела в сторону окна, за которым догорает красочный закат, небо уже в фиолетовых тучах на темно-багровом бархате.

– Пожалуй, – сказала она как можно более просто и буднично, – мне проще остаться у тебя. Ты почти рядом с научным центром, а мой отель на дальнем краю города.

– Вызвать такси? – предложил он.

Она посмотрела с великой обидой.

– Ты меня настолько ненавидишь?.. Я лягу на диванчике.

– Не поместишься, – отрезал он и добавил: – У тебя ноги длинные.

– Я ниже тебя на два дюйма, – напомнила она. – Кстати, считается, это самые идеальные параметры для пары.

– Брехня, – сказал он твердо. – У нас ничего не может совпадать.