– Знаешь, я и понятия не имела, что ты справишься с этим так хорошо. – Ева улыбнулась. Как и она сама, Мадо Минти была миниатюрной женщиной, так что оказалось не так уж трудно сшить костюм, выгодно подчеркивавший ее формы.

– Ты справилась просто отлично.

Мадо, которую на самом деле звали Мадлен, порылась в своей сумочке, извлекла пригоршню франков и вручила Еве. Той показалось, что она еще никогда не держала в руках столько денег.

Позже, в тот вечер, она с гордостью наблюдала за первым актом представления из-за кулис. Теперь она и в самом деле зарабатывала на жизнь так, как хотела. Все ее желания сбылись… по крайней мере, большинство из них.

Она обвела взглядом зрительный зал и ближайшие столики, гадая о том, сможет ли снова увидеть Пикассо. Он отсутствовал в Париже уже больше месяца, но Ева по-прежнему не могла отделаться от фантазии, что между ними произошло нечто значительное, как бы глупо это ни выглядело. Fille stupide! – укорял ее внутренний голос. Именно так: глупая девчонка.

Мистангет подошла сзади и тепло пожала ее руку.

– Вижу, ты снова сделала отличный костюм. Теперь мадемуазель Минти тебя замучает, – с улыбкой добавила она. – Надеюсь, она щедро заплатила тебе за этот шедевр, ведь она хочет приписать все заслуги себе.

– Да, она хорошо заплатила.

– Вот и замечательно. Тогда почему бы тебе не поужинать со мной сегодня после представления? А завтра я поведу тебя за покупками, чтобы ты смогла обновить свой гардероб. В городе стало скучновато после отъезда Фернанды.

Ева ощутила произнесенное имя как легкую пощечину.

– Куда она уехала? – принужденно спросила она, зная ответ еще до того, как слова сорвались с ее губ.

– Разумеется, на юг, чтобы присоединиться к Пикассо. Она презирает провинциальную обстановку, но он так просил, что ей пришлось согласиться.

– Значит, они воссоединились?

– Ну, разумеется. Для них обоих это всегда было лишь вопросом времени.

– Должно быть, они хорошо подходят друг другу, – солгала Ева, борясь с внезапно подступившей слабостью.

– Как лед и пламя. Думаю, именно поэтому их в конце концов всегда притягивает друг к другу. Теперь он еще больше нуждается в ее поддержке после всех этих неприятностей с Аполлинером… Все члены их маленькой общины тесно связаны друг с другом. Судя по всему, они скоро вернутся в Париж на поезде.

Ева не понимала, что случилось, и, судя по выражению ее лица, Мистангет об этом догадалась.

– Похоже, ты не читаешь газеты. Поэта арестовали сегодня днем.

– За что?

– Его обвинили в краже «Моны Лизы». Бывший секретарь Аполлинера признался в краже каких-то резных иберийских голов во время очередного допроса. Судя по всему, они заподозрили связь между двумя кражами в Лувре.

Резные иберийские головы. Ева ясно помнила, что видела их в студии Пикассо. Но она не могла поверить, что он причастен к таким преступлениям.

Это безумие! Должно быть, произошла какая-то ошибка.

– Мне нужно подышать свежим воздухом, – резко сказала Ева и направилась к задней двери, выходившей в переулок между двумя зданиями.

Она не знала, что больше ужасает ее: мысль о примирении Пикассо и Фернанды Оливье или мысль о том, что Пикассо может оказаться вором. Стоя рядом с Мистангет, Ева не могла позволить себе лишних эмоций. Пошатываясь, она вышла на улицу, прежде чем кто-либо успел заметить ее слезы.

Все пропало. Все, над чем он работал, скоро обратится в прах.

Пикассо ощущал грядущую бурю, словно мощную иберийскую грозу, собиравшуюся на горизонте. Сегодня Аполлинера арестовали в связи с кражей «Моны Лизы». Теперь, когда они с Фернандой вернулись в Париж, ему оставалось лишь беспомощно ожидать неизбежного. Плоды его многолетних усилий, долгие годы, проведенные в бедности и борьбе, в мгновение ока исчезнут из-за глупой ошибки. Но Аполлинер совершил еще более непростительную ошибку. Возможно, он уже никогда не узнает, почему Гийом доверился своему подлому секретарю и взял статуи, явно украденные из музея.

Впрочем, он обманывал самого себя. Разумеется, он знал правду. Пабло Руис-и-Пикассо мог быть разным человеком – суетным, эгоистичным, требовательным и тщеславным, – но он не был идиотом. Он сыграл свою роль. Честолюбие заставило обоих – его и Аполлинера – нарушить правила, установленные законом.

Это был еще один повод для того, чтобы уехать подальше от столицы с ее дурными веяниями. Он нуждался в переменах и заранее ощущал их неизбежность. Должно было произойти что-то непоправимое.

Приезд Фернанды не ослабил предчувствие грядущей катастрофы, а лишь умножил его проблемы. Она поверила в примирение, и теперь, после совместного возвращения в Париж, со стороны это выглядело именно так. Но их отношения портились день ото дня.

Они вернулись вместе с Фрикой в квартиру на бульваре Клиши, и еще вчера Пикассо был даже рад оказаться там, среди знакомых вещей. Господствующее положение в столовой занимал красивый испанский шкаф с инкрустацией из слоновой кости и перламутра, некогда принадлежавший его отцу. В гостиной размещалась его коллекция африканских масок, старая испанская гитара из Мадрида и мандолина, а также его любимые находки с блошиного рынка.

Но, несмотря на умиротворяющую домашнюю обстановку, Пикассо не мог отделаться от растущего беспокойства. Глядя на квартиру, заполненную вещами, которые определяли его совместную жизнь с Фернандой, он испытывал сдержанное, но неотвязное возмущение. Слава богу, Фернанда хотя бы вывела собаку на прогулку. Кошка и обезьяна свернулись рядом на софе. Такие простодушные, безобидные существа… В тот момент он завидовал им. Ему нужно было время, чтобы собраться с мыслями.

Пикассо провел рукой по волосам, закурил сигарету и тщетно попытался успокоиться. Грохот в ушах был почти оглушительным. Он зажмурился, но водоворот событий последних двух дней лишь резче проступил перед его внутренним взором. Каким патетичным все это казалось теперь! Как будто они с Аполлинером и впрямь могли легко отделаться от такой невероятно глупой затеи! Он подумал о том, как все началось два дня назад.

Аполлинер ждал его возле студии в Бато-Лавуар. Он находился там с того момента, как они вернулись в Париж. Выглядел он как затравленный зверь.

– Что будем делать? – спросил он, пока Пикассо отпирал дверь. Будучи наполовину поляком, он особенно страшился ареста во Франции.

– Никто не знает ничего определенного, не так ли? – ответил Пикассо вопросом на вопрос.

– Ты имеешь в виду что-то такое, что указывало бы на нас обоих? Еще нет. Но, боюсь, это лишь вопрос времени.

Аполлинер вошел в студию, и Фернанда закрыла дверь за ним.

– Кто-то анонимно донес на меня. У полиции есть ордер. Прямо сейчас, пока мы здесь, они ищут улики в моей квартире.

– Что они могут найти? – фыркнул Пикассо с деланой бравадой. – Ты ни в чем не виноват.