– Право, уверяю вас, это совершенно невыгодно для меня. Я могу посчитать вам с ручкой в руках собственные затраты, и поверьте, что мне не столь много выпадает, как вам может показаться на первый взгляд.

– Возможно, – невесело буркнул Макарцев.

– А потом, вы все говорили о риске… Но почему вы не учитываете мой риск? Если разобраться, то я рискую не меньше вашего! Ваш риск остался позади. Мой же еще только предстоит. И, надо сказать, он будет носить более продолжительный характер, нежели ваш. Так что еще неизвестно, кто больше рискует… Так и быть, я уступлю вам не себе в ущерб: давайте сговоримся на миллион двести!

– Вы, однако, трудный переговорщик.

– Что поделаешь, на этом строится весь мой бизнес.

– Давайте сойдемся на полутора миллионах!

– Хорошо, пусть будет миллион пятьсот тысяч, – не без колебаний согласился Краюшкин.

– А теперь давайте выпьем по второму бокалу. Подведем еще одну важную черту.

Евдокимов расторопно наполнил бокалы. Выпили молча, не чокаясь, будто бы кого помянули. А когда фужеры нашли успокоение на столе, Тимофей Макарцев произнес:

– Признаюсь, я доволен, что наш договор продвигается. Пусть даже не на ту сумму, на которую я рассчитывал. Но тем не менее миллион пятьсот тысяч рублей тоже весьма ощутимая цена.

– О да! – восторженно протянул Краюшкин.

– Но раз мы серьезные люди, то меня интересует вот такой вопрос, чтобы, так сказать, наш разговор приобрел большую предметность. А вы располагаете той наличностью, которую озвучили?

– Понимаю… Имеются некоторые сомнения. Я совершенно не обижаюсь, возможно, что на вашем месте я поступил бы точно таким же образом. – Достав из кармана бумажник туго набитый банкнотами, Виктор Краюшкин весело произнес: – Не изволите ли взглянуть?

В бумажнике находилась плотно набитая «кукла», состоящая из аккуратно нарезанных листков бумаги, обложенных с обоих сторон пятисотрублевыми купюрами.

Краюшкин показал ее Макарцеву:

– Только с собой я всегда таскаю не менее десяти тысяч рублей.

Макарцев с Евдокимовым сдержанно рассмеялись.

– Забавно… Неужели вы считаете, что в этом кошельке хватит денег, чтобы расплатиться за ценные бумаги?

Закрыв бумажник, Краюшкин с обиженным видом положил его в карман сюртука.

– Ну разумеется нет, господа. Вы, наверное, решили, что я таскаю с собой чемодан наличных? Уверяю вас, это совсем не смешно!

Макарцев выглядел задумчивым.

– А мы и не думали смеяться. Тогда каким образом вы хотите доказать свою финансовую состоятельность?

– Тут надо подумать… Не вести же мне вас в хранилище, где лежат мои золотые слитки, – обескураженно произнес Краюшкин.

– Разумеется, нет! – воскликнул Тимофей Макарцев. – Но все-таки нам нужны гарантии.

– Я вас понимаю, – несколько озадаченно произнес Краюшкин. – Но гарантии у вас будут. Завтра… В крайнем случае послезавтра я что-нибудь придумаю. А теперь, господа, разрешите откланяться. У меня имеются еще некоторые дела. Давайте с вами встретимся послезавтра в это же время. Вас устраивает?

Макарцев с Евдокимовым коротко переглянулись.

– Вполне, очень подходящее время.

Большую часть года Николай Второй вместе со своей семьей проводил в Александровском дворце Царского Села. Благо оно находилось всего лишь в двадцати километрах от Петербурга. Дети тоже обожали это место, особенно старшие дочери, Ольга и Татьяна, за тенистые сады, что содержались в безупречном порядке.

Любил это место и царевич Алексей. Обладая живым нравом, он не мог усидеть на месте и вместе со своим «дядькой» матросом Деревенько облазил все окрестности.

Всю прошедшую неделю Алексей просил подарить ему велосипед, но Николай Александрович, помня наставления врачей, объяснял сыну, что он для него опасен. Может, именно поэтому, зная о своем незаживающем недуге и о том, что он не такой, как все, у Алексея выработалось невероятно развитое чувство сострадания к ближнему.

Болезнь цесаревича как будто бы затихала, что давало ему ощущение покоя и даже некоторого счастья. Хотелось бы, чтобы такое состояние продолжалось как можно дольше, но Николай Александрович знал, что в судьбу наследника обязательно вмешается нечто такое, что перечеркнет установившуюся иллюзию счастья.

Внутренне он был даже готов к жестоким переменам, но никак не думал о том, что прозрение может быть таким горьким. Совершая прогулку на лодке в Царском Селе, цесаревич Алексей ударился коленом о борт. Поначалу на этот ушиб никто ни обратил внимания, но уже к вечеру выяснилось, что у Алексея случилось сильнейшее внутреннее кровоизлияние. К вечеру у него поднялась температура, и, жалуясь на сильнейшую боль, он не смог уснуть всю ночь. А под утро наследник впал в забытье. Алекс не отходила от постели сына всю ночь, баюкала его на груди, с трудом сдерживая слезы. Так что ни о каком покое речи быть не могло.

Тотчас приехал Боткин. Осмотрев цесаревича, печально закачал головой, объяснив перепуганной императрице, что у Алексея случилось сильнейшее кровоизлияние колена и самое лучшее средство в его положении – обыкновенный покой.

Однако улучшения не наступало. Алексей по-прежнему пребывал в забытье, а если и открывал глаза, так только для того, чтобы простонать: «Господи помилуй!»

Если на кого-то и стоило рассчитывать, так только на Старца, который в это время совершал паломничество в Сибирь. Наскоро составив послание, Алекс тотчас отправила его Григорию. Уже на следующий день в Царское Село от Распутина прибыла депеша, в которой он сообщал о том, что молится за маленького, а накануне ему было видение, что Алексей будет жить.

Уже на следующий день температура у наследника стала спадать, и он пришел в сознание. Первое, о чем он сказал, – что видел Григория, который за него молился в деревенском храме, подробно описав внутреннее убранство. Ближе к обеду цесаревичу захотелось куриного бульона, чем он неимоверно обрадовал Алекс, и, отведав целых две тарелки, наследник впервые за последние несколько дней уснул глубоким сном. Кризис миновал.

В тот же день Николай Александрович вспомнил о делах. Понял, что за это время их накопилось немало (только одной непрочитанной корреспонденции над его рабочим столом возвышалась целая гора!). В отдельной кожаной папке у него лежали разбирательства, поставленные на контроль, так что оставалось только определить их очередность.

Открыв папку, он натолкнулся на заметку об ограблении в «Российском купеческом банке» и невольно поморщился, как от острой зубной боли. О результатах расследования ему обещали доложить в самое ближайшее время. Однако почему-то помалкивали. Надавив на кнопку звонка, государь вызвал адъютанта.

Высокий, безукоризненно одетый князь Трубецкой очень напоминал своего предка, героя войны тысяча восемьсот двенадцатого года. Порой создавалось впечатление, что заслуженный генерал из Галереи славы в Эрмитаже шагнул прямиком в царские апартаменты.