шипением я накрыл ее ладонь. Перед глазами плясали огненные всполохи, а мысли были взбудоражены неожиданной встречей.

Крис… Мой старый друг, которого я все эти годы считал погибшим, которого я похоронил и оплакал. Которого поминал каждый год в один и тот же день.

Он был жив все это время.

Осторожно отцепив девичьи руки, я приблизился к ущелью и заглянул за край.

Ничего. Лишь пустота и туман.

– Садись… вот сюда… давай же, Ренн!

Стараясь дышать размеренно и не слишком пугать девушку, я опустился на колени. Рамона присела рядом и, вооружившись ножом, принялась распарывать ткань. Кровь мигом оросила ее руки, раскрасила бурым рукава платья. Она была белее мела, на лбу выступили бисеринки пота.

– Потерпи, я быстро… – закусив губу, расшнуровала мешочек, с которым не расставалась, и стала быстро перебирать амулеты.

– Рамона, – я протянул руку и заправил за ухо прядь, выбившуюся из косы. Жрица вскинула на меня перепуганный взгляд. – Все в порядке, я не умираю.

И почувствовал, что улыбаюсь.

Рамона упрямо тряхнула головой.

– Ты ранен!

– Мне не впервой.

– Лучше помолчи, – она сдвинула брови и сразу стала казаться на несколько лет старше. – Рана нехорошая, а ты мешаешь мне сосредоточиться.

Жрица хорошо знала свое дело, и я отдался на волю ее умелых ласковых рук. Она читала слова на неизвестном, давно забытом языке, и я чувствовал: живительный поток от маленьких теплых ладоней впитывается в кровь, несется по венам. Внутри словно разрастался маленький вулкан, в ушах шумело, глаза заволокло мутное марево. Краски смешивались и плыли, а реальность ускользала.

Только пальцы Рамоны и близость ее тела оставались незыблемыми в несущемся куда-то мире, и я мысленно потянулся к ней, ухватился, не в силах отпустить. И запах… Снова этот сносящий голову аромат меда и девичьей кожи.

Так странно. Женщина из чужого народа казалась невероятно близкой, будто я знаю ее давным-давно. Будто прикосновений именно этих рук, этих пальцев я жаждал всегда, они единственно нужные и важные. И все, что было до, выцветало и стиралось из памяти.

Я не сразу понял, что Рамона завершила ритуал, и теперь на месте раны красуется багровый рубец, а сама жрица стоит подле меня на коленях. С ярко-розовым румянцем и искусанными губами – такими алыми, будто она ела малину.

Повинуясь минутному порыву, запустил руку в волосы над ухом и приласкал подушечкой большого пальца щеку.

Какая нежная кожа… Тонкая, шелковая, почти не тронутая загаром, какая бывает лишь у аристократок. И что я, спрашивается, делаю? Совсем с ума сошел, я же ее пугаю… И руки у меня в грязи и крови, загрубевшие от оружия.

Она судорожно вздохнула, опустила ресницы, будто мирясь с моей нечаянной лаской. И только тогда я заметил: Рамона едва держится.

– Ты потратила на меня все силы, – заметил, осторожно поддерживая ее под локоть и помогая встать. И готовясь в любой момент подхватить, если упадет.

– Мне не впервой, – повторила она мои же слова и быстрым движением стерла со лба капельки пота. В рукавах мелькнули тонкие кисти, перехваченные узкими звенящими браслетами. На солнце сверкнули медь и серебро, сбрызнутые каплями бирюзы и граната.

Она не сводила с меня взгляда, и он кричал: сегодня мы вместе прошлись по краю пропасти, умудрившись не соскользнуть вниз – это ли не повод для радости? Радости через боль, страх и кровь, вопреки всему.

Моя самоотверженная, порывистая жрица. Она не должна была быть здесь, не должна была рисковать, не должна была все это видеть. И все-таки она была – живая, не видение, не плод безумной фантазии.

Зачем только наши пути пересеклись? Очередное испытание? Ответа не было, только вдруг душно стало. Мы дышали этим сгустившимся воздухом, чувствуя, как вокруг все пульсирует и звенит от напряжения. Словно закручиваются невидимые глазу спирали, притягивая нас все ближе друг к другу.

– Я так испугалась… Этот человек был опасен, – Рамона первая нарушила молчание. Спохватилась, осмотрела подол платья – на нем цвели влажные бурые пятна.

– Я бы в любом случае смог защитить тебя.

И вновь как клинком по открытому сердцу – воспоминания о диком, зверином взгляде бывшего друга. Он без сожалений вспорол бы мне глотку, а потом взялся за Рамону…

Эта мысль вызвала в душе такую мощную волну гнева и страха, что я без всяких церемоний привлек жрицу к себе так, что она ткнулась лицом мне в грудь, охнула глухо и затихла. Закрыв глаза, я вдохнул упоительный аромат ее волос, потерся о них щекой, как домашний кот.

– Теперь все будет хорошо, девочка.

Нет уж, иди ты к подгорным духам, Кристейн. Для меня ты умер уже давно, а теперь ты и твоя шайка больше никогда нас не потревожите.

До слуха донесся тихий всхлип – тело Рамоны стало вдруг тяжелым, и я едва успел подхватить ее. Давя панику, бережно опустил на землю. Ярко-розовый румянец схлынул, вернулась нездоровая белизна, даже губы побледнели.

Проклятье, да что такое!

Одним рывком я сдернул с головы ее очелье, не обращая внимания на зло мигнувший кровавый камень. Ослабил завязки платья, похлопал по щеке. Такое уже было в прошлую нашу встречу, но тогда она не тратила столько сил, как сегодня.

Дышит! Слава Матери Гор и всем известным богам… И пульс есть, хоть и частый, поверхностный.

– Рамона! – впервые в жизни я жалел, что у меня нет ни капли Дара. Я мог лишь отнимать чужие жизни, не лечить. – Мона, что с тобой?

Ресницы девушки дрогнули, но глаза оставались закрытыми.

– Вода… – выдохнула она еле слышно, и я наклонился ухом к ее губам. – Мне нужно… в воду…

Глава 18. Водопад

Реннейр

В воду?

Несколько мгновений я не мог сообразить, а потом едва не хлопнул себя по лбу – вот дурак! Всем известны целебные свойства проточной воды.

– Сейчас, – подхватив жрицу, я прижал ее к груди, как самую дорогую ношу. – Ты только держись. Не сдавайся, поняла?

Я что-то говорил, не думая, что она, должно быть, снова в забытьи и не слышит моего лихорадочного шепота. Говорил, что она стойкая, сильная и вообще удивительная. И понимал, что, вопреки здравому смыслу, начал привязываться. Узы делают слабей – кто этого не знает?

Но сейчас мне было плевать.

Я спешил на шум и запах водопада, то взбегая вверх по белым валунам, что грозили осыпаться в любой момент, то спускаясь вниз, где тонкими струями петлял ручей. Колючий кустарник хватал за ноги, тонкие ветки барбариса стегали по лицу.

Ну же, Матерь