Ксанка и Рат напротив — выглядели спокойными, словно визит был само-собой разумеющимся делом. Рат указал на огонь:

— Садитесь… Понимаете русский?

— Да, — старик кивнул, ловко усаживаясь к огню с поджатыми калачиком ногами. Улыбнулся снова, показа на Рата, на Светку, на Егора: — Лоча, лоча, лоча?[31]

— Лоча, — кивнул Рат. — А вы?

— Ламут,[32] — кивнул старик. — Ламут? — он указал на Ксанку. Та покачала головой:

— Бурят.[33]

— Бурят? — старик нахмурился. — Плохо. Лоча хорошо. Бурят плохо.

— Чего это он? — Сашка потёр нос. Рат объяснил:

— Он ламут. Эвен. Не эвенк, эвен… Дайте поесть, надо покормить.

Старик еду взял, но есть почти не стал, зато с удовольствием выпил чаю. Всё это время он молчал, без любопытства, но доброжелательно разглядывая узкими глазами окружающих его ребят и девчонок. Потом показал пальцем на Рата:

— День пути, — махнул рукой назад, — бил хунхуз, казак? Вот хунхуз? — он показал восемь пальцев. — Вот, — остались пять пальцев, — ты бил, — вот, — три пальца повисли в воздухе, — кайгук бил? Видел кайгук?

— О чём он? — спросил Егор. Рат повернулся к нему:

— Помолчи… Не обижайтесь, он понял, что я старший, вы не должны вмешиваться.

— Он что, в средневековье живёт?! — без насмешки, скорей с изумлением, спросила Светка. Ксанка ответила ей тихо:

— Нет, в каменном веке. Я серьёзно…

— А кто такой…

— Свет, помолчи, — попросила Ксанка.

— Простите, — Рат кивнул старику. — Они не отсюда, они издалека и не знают порядка…

Я видел кайгук. Он нас не тронул.

— Доброе дело… — кивнул старик. — Куда идёте, лоча? Почему молодые одни идёте?

— К людям, — вздохнул Рат. — Мы заблудились… — глаза старика весело сощурились ещё больше. — Там Зея? — он указал рукой.

— Зея, Зея, — кивнул старик. — Туда плохо. Там кайгук живёт. Второй раз не пожалеет.

Вы идти к нашим. Вот, — он показал пятерню, ещё два пальца, — путь туда. Наши бывают у лоча. Лето выйдет — опять будут. Вы к своим с ними будете.

— Неделю к ним тащиться и до конца лета ждать?! — ахнул Егор. — Да… — но Ксанка ткнула его под рёбра, и он, икнув, умолк. Рат, впрочем, так и так покачал головой:

— Нет, нам нельзя… Дома думают — мы умерли. Все плачут, поминают нас. Мы так пойдём, — он указал рукой на запад. — Кайгук нас не тронет. Мы не боимся.

— Или мне сейчас объяснят, кто такой кайгук, или я завизжу, — веско сказала Светка.

— Правда, Рат, — взмолился Егор, — хватит этого индейского разговора!

— Извините, — Рат поклонился старику и повернулся к остальным. — Кайгук — это злой дух. Ещё говорят — лесной человек. И ещё по-разному.

— Фигня, — высказалась Светка. Но Егор, помедлив, ответил:

— Нет… Рат, тех ребят… ну, пионеров…

— Да, наверное, — кивнул Рат. — Но тут что-то не сходится… В общем… они, люди тайги, в смысле — вот, местные жители — они что-то путают. Для них всё необычное — кайгук. Но то, что они на самом деле называют кайгук — это такое существо… оно не пользуется луком. А хунхузов убили из лука. Я потом думал — это кто-то из местных, но вот сами видите — они не при чём… Странность какая-то…

— Ни фига не поняла, — призналась Светка. — Кайгук, но не кайгук. Лесной человек, однако, но который с луком, а эти — без лука. С чесноком на блюде… Ересь и хренотень…

— Свет… — умоляюще сказал Рат, поворачиваясь к философски молчащему старику.

— Кайгук — какой кайгук? Один или много? Ламут обижал?

Из последовавшего обстоятельного рассказа старого эвена выходило вот что. Место, куда идут хорошие молодые лоча и плохая молодая бурят, кишит злобной нечистью всех сортов, размеров и видов. Кайгук жили там всегда и нападали на людей. Люди иной раз убивали кайгук, но в их земли ходили только уж самые отпетые и отчаянные. Год назад молодой глупый Ковшичан, у которого лочское оружие, ходил туда прошлый год и вернулся вовсе дурачком — рассказывал, как гостил у женщины-кайгук со страшным лицом, которая носит шкуры, а не человеческую одежду, она угощала Ковшичана мясом и сама ела, вкладывая оленьи рёбра в грудь, а потом отпустила его, не сделав никакого вреда.

— Бррр… — пробормотала Светка. — Мухоморов надо меньше жрать… А то ещё и не такое увидишь…

— Лоча кайгук тоже убивал, — заметил старик. — Я не помню, отец говорил, дед говорил. Казак убивал. При Белом Царе Никуляке. И ещё других лоча убивал-убивал. Раньше, и потом. А лоча не верят, говорят: «Хо! Я самый храбрый, я самый сильный!» — он укоризненно покачал головой. — Вот он, — старик указал на Рата, — по тайге идёт, как пух плавает, никто из вас его не слышит. Я старый, могу подойти так, что он не услышит, как вы его. Кайгук ко мне подойдёт, как он к вам. Не надо ходить. Родня ждать будет долго, будет плакать, потом вы придёте. А тут пойдёте — быстрей-быстрей — и родня всегда плакать будет, никогда вас не увидит, никогда домой не придёте… Жалко вас. Бурят даже жалко. Человек человека убивает, бывает. Кайгук человека убивать не должен. Со мной идите, к нам.

— Нет, отец, — покачал головой Рат. Посмотрел на остальных и повторил: — Нет. Вам спасибо. Хотите — возьмите чай, возьмите еды, у нас хватает. У нас ночуйте, пожалуйста… Но мы тут пойдём. Не будем сворачивать. Мы так решили.

Старик неспешно набил извлечённую из мешочка на поясе маленькую чёрную трубку табаком и закурил. Запах табачного дыма неожиданно так остро напомнил всем пятерым о доме, что они почти готовы были бежать в его направлении прямо сейчас.

— Давно, — сказал старик, — мне отец говорил, ему — его отец, ему — его… хунхузы жгли наши жилища, били людей, грабили ламут… Много жизней грабили… Брали, что хотели… Пришли лоча. Мало пришло лоча. Они были дивные и страшные — высокие, светлые, с блестящим оружием. Наши старики сказали про хунхузов. Лоча гневались. Лоча сказали: «Заступимся за бедный ламут…» Мы хотели защиты. Но наши старики были честные люди. Они сказали: «Хунхузов — как деревьев в тайге. Вас мало. Уходите, и вас не тронут.» Тогда старший лоча засеялся и сказал: «Мы пойдём. Не будем сворчивать. Мы так решили — авось!» Они делали так и пели, — старик с запинкой, неумело перекрестился. — Потом ушли. Мы плакали за хороших людей и ждали хунхузов. Но лоча вернулись. Совсем мало и все раненые, но они смеялись и говорили, чтоб мы не боялись больше… Они побили хунхузов… Мы любим лоча. Я когда молодой был, злые люди немцы напали на лоча. Лоча нас не звали. Старики собрали лучших охотников, сказали: «Идите и помогите лоча прогнать злых людей, как они прогнали хунхузов от наших становищ.» И я пошёл. Просились, не брали, говорили: «Мало вас, иди в тайгу, соболь бей.» Мы всё просились — взяли, был я на большой войне. Вот, вот, вот и вот, — он трижды поднял ладони, в четвёртый раз — три пальца, — злых людей немцев убил для лоча. Ой, страшно было! Но я не испугался. Белый Царь Ситалина мне награды давал, они дома лежат… Лоча смелые, я видел. Что ж — может, и впрямь вам не страшно идти, молодые лоча… и ты, злая бурят.