Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Была красавица, да вся вышла, – горько усмехнулась Васса. – Это, поди, Тимофей Грибыч на меня ковы возвел. А не рассказывал он о своих-то делах? Может, я и пакостная, но на ветер порчу никогда не делала, а он… – и, не договорив, вновь жалобно попросила: – Подсоби, а? – Она закашлялась, и кровавая алая пена вновь выступила на ее губах.
Взгляд ее, наполненный нечеловеческой мукой, на одно мгновение задержался на князе, и Константин не выдержал:
– Ты бы и впрямь помог ей, Маньяк. Почто ей страдать так.
– Вот-вот, – оживилась женщина. – Я же и добрых дел невесть сколько в жизни сотворила.
– Это верно, – утвердительно качнул головой ведьмак. – Так ты всю жизнь и мечешься. День тебе шибко ярок, а ночь больно темна.
– Не я мечусь – люди меня сызмальства отшвыривали. Уж тебе-то ведомо. Вот я и озлобилась. А про ночь с днем ты верно сказал. Не по мне они. Я дочь сумерек, – прохрипела женщина, улыбаясь окровавленным ртом. – В сумерках лучшей всего. Они хоть и радостей настоящих не дают, зато у бед все цвета размывают.
– Кого обмануть хочешь? – хмыкнул ведьмак. – За сумерками завсегда ночь следует.
– Не всегда, – вмешался Константин, с жалостью глядя на умирающую. – Перед рассветом тоже поначалу сумерки бывают.
– Вот. – Глаза Вассы с невыразимой нежностью скользнули по лицу князя. – Даже полегчало малость от таких словов добрых. Надежой повеяло.
– Надежа будет, коли роту дашь, – неуступчиво поджал губы Маньяк.
Васса в ответ поджала губы и закрыла глаза.
– Не мучь ее, – тихо произнес Константин. – Чего уж тут. Помоги, чем можешь.
– Ну ладно, – согласился ведьмак. – Так и быть, подсоблю. Токмо ты сам не ведаешь, о чем просишь, княже. Она ведь, поди, и в свой остатний час ковы тут строила? Не пыталась тебе дать чего-нибудь, а, княже? – обернулся он к Константину. – А то я ее так оставлю лежать.
Глаза Вассы широко распахнулись, просительно потянувшись к князю, и жалобно впились в его лицо, умоляя не выдавать.
– Нет-нет, – забормотал Константин и, не желая врать, уточнил: – И я у нее ничего не брал, и она взять не просила. Только воды ей принес, и все.
– Это можно было, – снисходительно кивнул головой Маньяк и уточнил еще раз: – Стало быть, думаешь, надо ей подсобить?
– Если это в твоих силах, то надо, – твердо ответил Константин.
– Ну, пусть так и будет, – и, повернувшись к женщине, он сказал примирительно: – Ну, прощай, Васса. Много зла от тебя люди повидали, много и тебе причинили. Прости их всех в свой смертный час.
– Прощаю, – глухо, сквозь стиснутые зубы ответила женщина. – Но не всех.
– Не от души прощение твое, да и не полное оно, но уж ладно, – вздохнул ведьмак снисходительно. – И я тебя от имени их всех прощаю. Спи, бедолага. Эвон как умаялась. – И он ласково провел рукой по ее волосам. Дыхание Вассы тут же стало ровным и спокойным. Ковшик выпал из обмякшей руки на пол, а сама она даже расслабленно засопела.
– И усни навеки, – жестко произнес Маньяк, продолжая неотрывно глядеть на женщину.
Посидев еще несколько секунд, он устало поднялся с лавки и сказал Константину:
– Все. Более нам тут делать нечего. К вечеру соседи ее придут – закопают.
– Так она что же, умерла? – не понял Константин, глядя на неподвижно лежащую ведьму.
– А то ты сам не видишь.
– Так быстро?
– С моей помощью даже здоровый может очень быстро помереть, – пояснил Маньяк и тут же удивился: – А ты чего застыл как вкопанный? Мы же на свадьбу опаздываем.
– Так ты ее убил? – прошептал Константин.
– Сам же просил, – не понял ведьмак князя.
– Я помочь… – одними губами произнес Константин.
– А это единственная помощь, которую я в силах сотворить. О ней она меня и просила.
– О… смерти? – никак не укладывалось в голове у Константина.
– А выжить с такими ожогами да после вил ей бы только господь бог мог подсобить. Я же простой ведьмак. Убить взглядом могу, а вот вылечить… – Маньяк сокрушенно взмахнул руками и, хлопнув по плечу ошарашенного князя, прошел мимо него на выход.
Все кладбища, сей порой,
Из зияющих гробов,
В сумрак месяца сырой
Высылают мертвецов!..
Ф. И. Тютчев
Пока они шли к дому тиуна, ведьмак рассказал Константину всю историю Вассы. Ведьмой та была, как и сам Маньяк, урожденной, но обычно они быстро не прогрессируют, становясь настоящими лишь в солидных годах, на излете недолгого бабьего века. А вот Васса, уже в молодые годы обозленная на неприязненное отношение сельчан к ней и к ее матери, будучи в девках, недолго думая, могла наслать на человека болезнь или иную порчу.
Начала она с обычного выдаивания чужих коров, причем занималась этим не со зла, а с голоду, и проделывала все аккуратно, не выжимая из вымени бедной животинушки максимум возможного. Но как-то раз босоногую девчонку застукали на месте преступления, мигом вспомнили, что мать ее родила, не выходя замуж, а старожилы тут же посчитали на пальцах и сошлось у них на том, что дите – ведьма, да еще урожденная. С тех пор и понеслась кривая судьба Вассы под гору, да все быстрее и быстрее.
К тому ж оказалась деваха строптивой и непокорной. Ее били злым словом, она отвечала тем же, но язык Вассы не только наносил оскорбления, но и причинял физические страдания. Когда ей покалечили ногу, она в отместку умудрилась за месяц «расплатиться» с двумя наиболее рьяными обидчиками. Так и продолжалось отчаянное противостояние до недавних пор, пока кто-то не решил совсем извести ведьму, изжарив бесовское отродье в бане.
– Потому она и роту не дала. Уж больно мстить баба любит. Так что придется нам с тобой, княже, из-за жалости твоей ночь не поспать, пока петухи не пропоют, – подытожил Маньяк хмуро. – Тебя не тронула – это она молодец. Есть надежда, что еще и ночка спокойно пройдет, а там мало ли как и чем все это обернется… – заключил он свою речь и неожиданно толкнул князя в бок. – Вот и подивись, как колдун справляется.
Дивиться и впрямь было чему. Свадебный поезд внезапно остановился у ворот тиунова двора. Судя по всему, остановка была явно не запланированная. Нарядно одетый возница в ярко-алой рубахе, сидящий в первом возке, отчаянно стегал лошадей, те храпели, испуганно ржали, но под арку ворот упрямо не шли.
Наконец с облучка этого же возка слез старый мужик в овчинном полушубке, степенно прошел мимо лошадей, провел рукой по воротам, привстав на цыпочки, легонько огладил арку, после чего важно махнул рукой. Возница вновь хлестнул лошадей кнутом, и они на сей раз послушались. Пошли, правда, медленно, опасливо всхрапывая, но пошли. Сам мужик подался куда-то в обход двора, скрывшись вскоре из поля зрения.