Граф еще походил по зале. Дальше начиналось самое сложное… Он писал, рвал бумагу и опять писал.

«… Она ж ко мне казалась благосклонною, для чего и я старался казаться перед нею весьма страстен. Наконец уверил я ее, что с охотою женился б на ней, чему она, обольстясь, поверила. Признаюсь, что оное исполнил бы, чтоб только достичь того, чтоб волю Вашего величества исполнить. Я почитаю за обязанность все Вам донести, как перед Богом. И мыслей моих не таить… А она уж из Пизы расписала во многие места страны о моей к ней преданности. И я принужден был ее подарить своим портретом, каковой она при себе и имеет, и если захотят в России ко мне не доброхотствовать, то могут придраться к сему, коли захотят. При сем прилагаю полученное мною от нее письмо уже из-под аресту, а она и по се время верит, что не я ее арестовывал. Тож у нее есть письмо моей руки на немецком языке, только без подписывания моего имени: что-де постараюсь уйти из-под караула и спасти ее… Прошу не взыскать, что я вчерне мое донесение к Вашему императорскому величеству посылаю. Ибо опасаюсь, чтобы враги не проведали и не захватили курьера моего с бумагами. Посему двух курьеров посылаю. И обоим письма черновые к Вашему величеству вручу…»

Он опустил голову на руки и долго молча сидел, потом встал и подошел к зеркалу. На каминной доске стоял тот самый шандал с экраном, на котором была изображена принцесса. Рядом с шандалом — высокий бронзовый канделябр.

— Холоп. — Он подмигнул себе в зеркало. И расхохотался.

Потом поднял канделябр и швырнул в зеркало — в свое отражение.

В ту ночь во дворце слуги не спали. Они попрятались в дальних покоях и со страхом слушали, как буйствовал граф до утра в своем кабинете.

Франциска фон Мештеде сидела у занавешенного окна и смотрела, как принцесса в бешенстве разгуливала по каюте.

У принцессы начался приступ кашля. Кашель раздирал ее… Наконец, совладав с кашлем, принцесса уселась за столик. Попыталась читать, но отбросила книгу. И вновь заходила по каюте. Франциска с испугом следила за госпожой.

«Она наняла меня в Оберштейне. Она была очень щедрая госпожа, и я с охотою выполняла свои обязанности: одевала ее, раздевала, приносила еду и питье. Но она редко со мной разговаривала. И я удивилась, когда она сама вдруг обратилась ко мне…»

— По-моему, мы стоим на месте? — сказала принцесса.

— Да, госпожа.

— Значит, мы прибыли в порт, это ясно. Постарайся узнать, где мы…

Франциска попыталась отворить дверь, но тщетно: с другой стороны дверь была заперта на засов.

Принцесса вскочила со стула, взяла книгу и швырнула ее в дверь каюты. Она швыряла книгу за книгой и кричала по-французски:

— Где адмирал? Скоты! Свиньи! Позовите адмирала!

Дверь каюты распахнулась, и вошел Грейг.

— Чем могу служить?

— Где мы находимся?

— В Плимуте, сударыня.

— Так! Значит, это последняя остановка?

Грейг молчал.

— Значит, граф не появится, значит, вы оба дурачили меня? Заберите его проклятые книги! Я ненавижу этого подлого предателя!

Грейг молча выслушивал крики принцессы. Задыхаясь от кашля, она продолжала кричать:

— Почему мне не разрешают выходить на палубу? Если в вас осталась хоть капля человеческого… Дайте мне подышать! Я погибаю от кашля, мне нужен глоток воздуха, сударь… Или это тоже распоряжение графа?

Грейг вздохнул:

— Клянусь, я вас выпущу на палубу, как только мы выйдем из Плимута. К сожалению, весть о вашем плене каким-то путем достигла Лондона. И множество любопытных на лодках плавают совсем рядом с кораблем. Я хочу, чтобы вы поняли мои побуждения. Я не могу вас выпустить сейчас. Мой совет: не казните себя, сделать все равно ничего нельзя. Читайте. Отдыхайте. И надейтесь на судьбу: русская императрица милостива.

Он вышел из каюты. Раздался стук засова.

— Браво! — Глаза принцессы загорелись. — Там друзья мои! Нас не оставили. — И она обратилась к Франциске, молча сидевшей у занавешенного окна: — Все сейчас зависит от тебя. Это последняя остановка. Дальше они повезут нас в Россию. Слушай внимательно. Сейчас ты закричишь: «Принцесса умирает». Бей в дверь, вопи, пока не откроют.

А потом тащи меня на палубу. Тащи, несмотря ни на что. Вытащишь, кричи, чтоб бежали за лекарем. Сделаешь все точно — будем свободны. Учти, Франциска, твоя свобода, моя свобода сейчас зависят от тебя. Ты все поняла?

— Я все поняла, госпожа! — Франциска вскочила со стула и бросилась к двери.

Как только принцесса улеглась на полу и закрыла глаза, Франциска начала безостановочно стучать в дверь и кричать:

— Умирает! Умирает! — Кричала она по-французски и по-немецки. И кулаками била в дверь.

Наконец дверь раскрылась, и испуганное лицо матроса возникло в проеме.

— Умирает! — кричала Франциска и тащила принцессу за руки на палубу.

— Не положено, — отбивался испуганный матросик.

Но вид лежащей замертво женщины произвел впечатление. Он помог Франциске вытащить принцессу на палубу.

— За лекарем беги, за лекарем, — кричала Франциска по-немецки, пытаясь объяснить знаками матросу, что делать. Матрос понял и уже хотел бежать. Но принцесса не выдержала. Она вскочила и бросилась к борту.

Она была уже у борта, она видела лодки на воде, размахивающих руками людей в лодках, когда верткий матросик настиг ее у борта.

— Не положено, барыня, — умоляюще просил он, держа принцессу — Не положено, барыня…

Люди в лодках что-то кричали…

В каюте она упала на кровать и зарыдала впервые по-настоящему — страшно и беспомощно.

Корабли уходили из Плимута.

Весной 1775 года императрица находилась во дворце в Коломенском. Шла подготовка к великим торжествам по случаю празднования Кючук-Кайнарджийского мира с Турцией.

В кабинете императрицы Рибас и Христенек увидели идиллическую картину: Екатерина кормила сухарями и сладостями семейство левреток. На столе лежал том ее любимого Вольтера. В распахнутое окно было видно, как по реке медленно плывет лодка. Звонили колокола…

Рибас и Христенек с умилением лицезрели кормление собачек.

— Вы тоже принимали участие в поимке самозванки, господин Рибас? — продолжая кормить левреток, спросила Екатерина.

— Самое незначительное, Ваше величество. Все совершил господин Христенек, как о сем справедливо написал Его сиятельство.