class="v">Александру Ильичу Безыменскому.

Ты гори, гори, свеча,

В красной жопе Ильича —

Александра Ильича Безыменского.

Ему же

Волосы дыбом,

Зубы торчком —

Старый мудак

С комсомольским значком.

Петрусю Бровке

Петрусь Бровка пишет ловко.

Пишет много и давно.

Что ни пишет Петрусь Бровка —

Получается говно.

Морису Ваксмахеру

А вот идет Морис Ваксмахер —

Благочестивейший еврей.

Читатель ждет уж рифмы «на хер».

Так на! Возьми ее скорей!

Ванде Василевской

Шумит, гремит столица невская.

Кто ж к нам спешит издалека?

То едет Ванда Василевская —

Законный муж Корнейчука.

Ларисе Васильевой

Поэтические сиси

Всем так нравятся твои.

Что в Тбилиси и в «Совписе»

Поднимаются…!

Евгению Воеводину

Мой друг Евгений Воеводин

Слывет отца достойным сыном.

Он густопсов, чистопороден.

По всем статьям подходит к псинам!

Ему же

Его отец о Пушкине писал.

Сынок папашу сорок лет сосал.

Теперь немало удивляет нас.

Вопя с трибуны: «Я — рабочий класс!»

Двум Воеводиным

Дорогая Родина,

Чувствуешь ли зуд?

Двое Воеводиных

По тебе ползут!

Андрею Вознесенскому

Когда твой опус еле-еле

Преодолел я наконец —

Мне снился целую неделю

Семиугольный огурец.

Ему же

Я заглянул в «Антимиры»

И знаю твердо с той поры

(А впрочем, знал уж много лет).

Что автор их — антипоэт.

Расулу Гамзатову

С успехом демонстрирует поэт

Всю многогранность творчества богатого:

Уж невозможно отыскать предмет,

Где не было бы надписи Гамзатова.

Ему же

(надпись на седле)

Если б я имел коня —

Был бы молодец.

Если б конь имел меня —

Был бы мне…!

Ему же

Расул! Ты славен, ты богат!

Тебя все хвалят скопом.

Все отдал младшим «Старший брат» —

Сам ходит с голым жопом.

Михаилу Горбачеву

По талонам — горькое.

По талонам — сладкое.

До чего ж ты нас довел.

Человек с заплаткою!

Глебу Горышину

Высок и мрачен Глеб Горышин,

А мы толпой проходим низом.

Не понимая, кто же выше:

Писатель или организм?!

Ему же

В секретари писатель вышел

И пишет прозу — нет скучней.

Он полагает: всех он выше,

А на поверку — всех длинней!

Николаю Грибачеву,

переводчику еврейского поэта

Арона Вергелиса

Наш переводчик не жалел трудов.

Но десять лет назад он был щедрее:

Хотел перевести он всех жидов,

А перевел лишь одного еврея.

Давиду Дару,

мужу Веры Пановой

Хорошо быть Даром,

Получая даром

Каждый год по новой

Повести Пановой.

Валерию Друзину

Был зад — он грузен,

Был мозг — он вытек.

Зато он — Друзин,

Зато он — критик.

Ему же

Был наш Друзин просто Друзин,

Нынче Друзин — всесоюзен.

Ужель дерьмом бедна столица.

Что Питер должен с ней делиться?

Евгению Евтушенко

Постель была расстелена,

И ты была растеряна

И спрашивала шепотом:

«Куда суешь? Ведь жопа там!»

Валерию Ермилову

Я просила милого:

— Пойди убей Ермилова!

— Хорошо тебе — убей,

А что скажет Аджубей?![61]

Сергею Есенину

Есенина куда вознес аэроплан?

В Афины древние, к развалинам Дункан[62].

Вepe Инбер

(приписывается В. Маяковскому)

Ах, у Инбер, ах, у Инбер

Что за глазки, что за лоб!

Все глядел бы, все глядел бы.

Все глядел бы на нее б.

Петру Капице

Время идет, годы катятся.

Писателей ведут на этап…

И только один писатель Капица —

Кап, кап, кап!..

Льву Кассилю

Мы пахали, мы косили.

Мы нахалы, мы Кассили.

Валентину Катаеву,

автору повести «Алмазный мой венец»

Из десяти венков терновых

Он сплел алмазный свой венец.

И появился гений новый —

Завистник старый и подлец.

Брониславу Кежуну

Во сне увидел Кежуна —

И даже рад отчасти:

Ведь, говорят, кусок говна

Всегда приснится к счастью.

Ему же

Куда не зная время деть,

Прокофьев[63] стал в кувшин пердеть…

Гудением басовых струн

Кувшин ответствовал: «Кеж-жун-н…»

Евгении Книпович

О, как судьба ее жестока:

Какой восход! Какой закат!

В начале жизни — губы Блока,

В конце — анисимовский[64] зад.

Ей же

Все говорят, что как-то Блок

Коснулся рук ее и ног.

Но Блока нет, дружить ей не с кем,