Сожрать?

В том-то и дело…

Можно. Но… неохота.

Хелла смотрела и улыбалась. Вот из кого получилась бы идеальная жрица. Идеальная аватара.

Холодная, рассудочная, безжалостная, жестокая… полная льда и холода. Никого и ничего не пожалевшая на своем пути.

Никогда…

Анна сделала ей королевский подарок. За такую душу можно сотню других списать.

– И что же мне с тобой делать? – вслух произнесла богиня. – Что?

Душа молчала. Здесь и сейчас права голоса у нее не было. И это тоже было – наказанием.

Богиня поразмыслила еще немного и прищелкнула пальцами, открывая окно в мир. Ледяной. Холодный. Заснеженный.

Полный полярного сияния.

– Ты родишься там. И проживешь там. Там, где твоей душе будет хорошо. Там, где ты научишься заботиться о других превыше, чем о себе. Там, где не выжить без взаимопомощи. И если ты пройдешь эту жизнь достойно, я дам тебе шанс послужить мне. А если нет… Тогда и не жалко.

Все задатки у этой души есть. Ей только надо научиться тому, чего у Хеллы никогда не было. Человечности.

Полярный круг отлично этому учит. Будешь мразью – не выживешь. Не протянешь руку – не выживешь. Не научишься заботиться о других вперед себя – тоже…

Снег многое скрывает, но многое и показывает. И Хелле хотелось посмотреть на результат.

Она улыбнулась краешками губ – и прищелкнула пальцами.

И в одном из чумов громко заплакал ребенок. Девочка.

Ледяной ад?

Хелла не помнила, кто это сказал. Но была не согласна. Скорее, чистилище. Вот и почистим с души все наплывы. А потом посмотрим, что получится. Слишком хороший ресурс, чтобы просто так им раскидываться[9].

Русина, Звенигород

– Тощий, ты издеваешься, что ли?

Митя Ромашкин смотрел с искренним возмущением.

Давний его поставщик взрывчатки по кличке Тощий тоже смотрел. Со смущением.

– Митяй, ты не злись. Правда, считай, что и нет ничего…

– Серьезно?

– Все взяли. Подчистую выгребли. И не только у меня. У Сизого взяли, у Феоктиста…

Митя поднял брови.

– Для чего?

А правда, кому и для чего может понадобиться несколько сотен килограммов взрывчатки? Сразу предчувствия такие… неприятные.

– Не сказали. Тебя вот спроси, ты ж не скажешь?

– Не скажу. А только и ты не первый день на свете живешь. Тощий, ты меня за дурака держишь? Чтоб ты – и ничего не разнюхал?

– Ну… есть немного, но сам понимаешь…

– Не нукай, по делу говори. Чего боталом звенишь, как на колокольне?

– Говорят, для освобожденцев скупают. Те хотят подходы к городу заминировать, а если кто сюда пойдет… ты понял?

Митя понял.

Надо бы отписать Валежному. А для начала поговорить с Тигром.

Но это потом, потом… а пока – где же можно разжиться взрывчаткой? Прямо хоть ты юность вспоминай да и садись смешивать…

Нет!

Это дилетантство!

А для наших гостей из Лионесса только самое лучшее! И побольше, побольше…

Увы, удача была не на стороне Мити. Взрывчатки решительно не отыскалось. Пришлось корректировать план. Не обращаться же к жому Тигру с просьбой отсыпать пару килограммов на карман? Не поймет…

* * *

Есть такое место, куда даже короли пешком ходят. Увы…

Новомодная придумка, ватерклозет, на беду, не работал.

Можно бы и ночной вазой воспользоваться, но имелся у тора Вэлрайо такой пунктик: не выносил он этого запаха в комнатах. За то и ночные вазы не любил. В доме их, считай, и не было.

Приходилось топать на двор, в небольшое деревянное строение. Из-за этого Освобождения, увы, главная насосная станция Звенигорода не работала. Когда освобожденцы заняли город, нашелся там энтузиаст-монархист. Ну и испортил всю систему. А починить – это не средний ум нужен. Это и голова, и руки…

Одним словом, топай, дружок, на двор. А зимой холодно.

А летом воняет.

Но – куда деваться[10].

Дикая страна, дикие люди…

О том, что в просвещенных Лионессе и Ламермуре нечистоты просто вывозили за стены города, тор Вэлрайо не думал. Он в таких местах не живет. Его это не касается[11].

Посол чем-то изволил отравиться. Увы… благородного тора пробрал вовсе даже не благородный понос. Понятно, повара приказали выпороть, но пострадавшего это не спасло. И пришлось отправляться на двор.

Впрочем, от поноса его вылечили радикально.

Представьте себе ощущения.

Сидишь ты, расслабился, размышляешь о судьбе мира, как гордый орел на высокой скале, и тут открывается дверь, на пороге вырастает темная фигура и под горло тебе упирается длинный клинок. Ты не видишь, конечно, но по ощущениям это именно оно – острое и очень холодное. И такой же холодный голос информирует:

– Вякнешь – пропорю насквозь и спихну вниз. От заражения сдохнешь.

Тут-то понос и перешел в запор. Каким чудом благородный тор еще в дырку-то не провалился? Хотя Митя его бы за шиворот удержал, не дал погибнуть во цвете лет…

И вежливо предложил:

– Ты штаны-то натяни. А то некрасиво получается.

Штаны тор Вэлрайо натянул. И даже застегнул. А потом получил по голове – и ничего уже не помнил. К его большому счастью.

* * *

– Я понимаю, что Лионесс – то еще г… – рассуждал Митя пару часов спустя, отмокая в ванне. – Но почему обязательно мне в него надо было вляпаться? Попросить, что ли… как вы там говорили, государыня? Надбавку за вредность? Точно, надо попросить…

Мочалка, которую при этом критически разглядывал террорист, промолчала. Да и ладно…

А ведь и правда вредное производство.

От идеи взорвать к лешему посольство Митя отказался. И перешел к более простым вариантам. Ему же конкретный тор нужен? Вот на него и поохотимся.

Несколько монет кухонному мальчишке – и тот умудряется «посолить» блюдо для тора.