него и спроси: как делить? Без меня было, он и ответил: по часам. Куш почуял? А я в кассу пришел — одна мелочь. Я — к нему, думал, пристыжу, поймет. Куда там, раскричался, слова не вставь, аж слюной брызжет. И такой я, и сякой, и скупердяй, и стяжатель, а он добренький, поровну разделил: себе пыж, а мне шиш. Прав, мол, и никаких гвоздей, хоть кол ему на голове теши. Ну, махнул я рукой, ладно, думаю, — непонятна тебе рабочая честь, так я тебя научу. Стал присматривать, как же он работает. Честно говоря, и раньше замечал, да как-то не считался. А он, значит, в свою смену что полегче сварганит, щечки на валу подрежет, а шейки — самое сложное, трудоемкое — мне оставит. Тут такое дело, особенно, когда новый заказ, — расценок нет, пока туда-сюда разберутся, он свое выгонит. И рад. Вот взял я новый заказ и разбил его на операции, и чего каждая стоит — уточнил, берись — обтачивай… Он на дыбы и к начальству — жаловаться. Ну, люди у нас в руководстве тоже не лыком шиты, знают что к чему. Он-то сгоряча и не подумал об этом, знай, свое твердит: «Дашков, мол, частник, все разделил на свое и мое»… Додумался, голова садовая.

Ничего у него не вышло, но тогдашний мастер Тихонов все же вызвал меня на беседу. Хороший был мужик, хорошо знали друг друга, он еще с отцом моим работал. Я ему про обезличку, дескать, нельзя так работать, каждый должен за себя отвечать. А он молчит, брови насупил, усмехается чуть приметно.

— А получать, — спрашивает, — тоже соответственно?

Тут я вскипел, не выдержал, хотя о деньгах в ту минуту думал меньше всего. И неловко мне, и зло берет, однако дело прежде всего. А у мастера вид какой-то неуверенный.

— Выходит, бригадный метод побоку? А как же соревнование, колдоговор? Опять же разница в зарплате…

Чувствую, не может смотреть в корень или не хочет. Главную суть привычными словами подменяет. Но и я терпения не теряю.

— Бригаду, — говорю, — никто не рушит. Трое нас, один, правда, болеет. Но все одно — бригада это ж как одна семья, так должно быть? А в семье каждый должен знать свое дело. Взаимопомощь остается, а ответственность каждого возрастает!.. Насчет разницы в зарплате сомневаюсь. Сейчас мой сменщик может и отвлечься. А тогда уж придется себя показать — на что способен. Он теперь еще поразмыслит, как ему минуту — другую сэкономить. Потом стимул появится. И честь дорога! При подсчете все как на ладони: раз меньше заработал, стало быть, раньше за других прятался. Нет, он на такой позор не пойдет. Да и с качеством иной оборот: ты напортачишь, с тебя же и спросят. Вот тут и пойдет соревнование, по-настоящему. Кто же в выигрыше — Дашков или государство?

Мастер молчал, слушал. Мужик с опытом, понимал — прав я. С другой стороны, как-то непривычно. Бригада — это звучит? Звучит… Кругом — бригады. Но, с другой стороны, бригады эти работают на малых операциях, а тут одна, крупная. Почему бы в самой деле ее не разделить, обозначив работу каждого. Это же явный выигрыш.

Ну, усмехнулся старик, покачал головой: интересно, говорит, что бы сказал на это твой батя?

Вспомнил и я отца в ту минуту — человек всю жизнь заводу отдал. Сколько людей выучил ремеслу, не считаясь со временем, какой вклад внес в Победу!

— Да, — отвечаю, — отец сперва бы подумал, взвесил, потом сказал. Вот и вы подумайте.

Пока он думал, я еще раз со сменщиком поговорил. Он ни в какую.

— А если я не согласен?

— Я, может, тоже не в восторге от тебя, а терплю.

— А если я лучше не могу работать.

— Не сможешь — помогу.

— Не хочешь — заставлю. Как в армии?

А я про себя думаю: пройди ты, гусь, с мое, легче было бы нам договориться. Давно уже заметил: есть у фронтовиков особая черта — надежность.

— В общем, — говорю, — как в армии — это не худо. Мое дело — предложить, а там решат.

Через два дня подходит Тихонов. Мол, доложил начальству, убедил. А я ему — пока не совсем, мол, договорились, пусть время покажет.

И, действительно, пошло на лад, выработка поднялась, а тут вскоре мне ученика дали, молодого, только-только демобилизовался. Соколов Борис. И тут мой сменщик опять себя показал — вспомнить стыдно… Сперва-то все шло нормально, ученики эти, молодежь нынешняя, они сложные, не всегда и поймешь, что за парень. Одного раскусить легко — с ленцой, нет-нет и пошел с дружками треп заводить, а то в курилку. Такого строжить надо, подталкивать. Иной раз и прикрикнешь. Токарь, да еще на таком станочище, как мой, — это прежде всего терпение и сила. Старательность нужна… Другой серьезен не по годам, науку хватает, как пчела с цветка, но характер у него такой — не знаешь, как подступиться. Вот таким Соколов этот был. Вроде бы ничего от тебя не требует, все сам, а ты все равно возле него как привязанный. Объясняешь, как резец наладить с учетом металла, какую наковку дать, чтобы не давил, а резал, и стружка не крутилась, а ломко шла, не мешала. Толкуешь, а он молчком свое делает, вроде и без моей помощи, все сам понимает, только, знай, усмехается. Но все равно объясняю, а у самого кошки на душе скребут. Ну, думаю, и парень! Здравствуй, племя молодое, незнакомое, — новой чеканки.

Как-то я спросил его, почему он ко мне попросился, бирюк этакий, с апломбом.

— Вы, — говорит, — с именем. Посоветовали — в хорошие руки попадешь.

Видал? Свою пользу понял. Правда, об деньгах не заикался. Ждал, что дадут как ученику. А я сказал старшему — все поровну, на троих. Вот когда мой сменщик взвился на дыбы. Паренька не постеснялся.

— Как же так, что за глупая доброта?

— А что, — говорю, — бывает умная? Как у тебя со мной в прошлый раз!

— Так то я, а он же — новичок. Дурацкая твоя политика.

— Тем более, — говорю, — первые шаги. Поддержать надо, если ты хоть чуток разбираешься в нашей политике.

Вот так… А Бориса вскоре на ответственный участок перевели. Уходя, сказал спасибо. Ну и хорошо — спасибо за спасибо.

А бывало и хуже. Все-таки коленвалы эти, точнейшие громадины, особого призвания требуют. Не каждый справится… Прислали как-то одного мужика с ДИП-200, с малого станка. Три месяца учился, не тянет. То у него переходы неточные, то коренные шейки бьет, с индикатором нелады. Никак не мог приспособиться. Вижу, плохо дело, остановил его раз — другой, втолковывал что к чему, опять все то же, маета.