Тут Эписанф явно собрался что-то сказать, и это говорило о том, что урок он усвоил неважно. Ну нет у меня педагогического таланта, мысленно посокрушался я и положил растопыренную пятерню на лицо варвара.

– Если запомнил, просто кивни, – свистящим шепотом проговорил я. – Если тебе что-то непонятно, клянусь Скорпионом, мы прямо сейчас расходимся в разные стороны. Мы с Глазом кое-что значим в харчевне Суслика, да и во всем Хроквере, но здесь – столица. И я решительно не хочу потерять свою жизнь за компанию с глупым варваром, который не смог смирить свою гордыню. Теперь повторяю свой вопрос: ты запомнил второе правило?

Мне показалось, что прошла целая вечность, пока этот упрямый осел не кивнул. Хвала Скорпиону, я невероятно терпелив.

– Наконец третье правило. В кризисной ситуации делай все, что я говорю. Незамедлительно. Не раздумывая. А под кризисной ситуацией я понимаю любую, в которой принимает участие хоть один посторонний. Сначала выполняешь мою команду, потом спрашиваешь о мотивах. Причем, с учетом второго правила, спрашиваешь, только когда мы останемся втроем. Запомнил?

На этот раз к некоторому моему удивлению Эписанф кивнул сразу. Я чувствовал себя удовлетворенным. Возможно, я несколько сгустил краски, но совсем немного. В таких случаях лучше перегнуть палку, чем дать слабину.

В моем напоре не было ничего личного. Не было и желания избавиться от раздражения, сорвав злость на ком-то более слабом. Просто времени мало.

Если у вас вдосталь времени, а научить подопечного надо чему-то сложному вроде многослойной логики или искусства обчистить карманы обывателю среди бела дня, не будьте деспотичным ментором. Не излагайте догмы, не загоняйте обучаемого в жесткие рамки. Подведите его к пониманию истины постепенно, дайте возможность спорить с вами, экспериментировать и делать ошибки. Ученик впитает науку всей душой.

Но если времени в обрез, а наука не сложна – все точно наоборот. Без простейшей, почти животной дрессуры не обойтись. Тут уже надо принизить, подавить и загрузить. И тогда вы к своему изумлению обнаружите, что человек способен обучиться простейшим действиям не хуже домашней скотины.

И все же Эписанф на меня немного обиделся, по-моему…

Мы возобновили свое движение по городу. Стремительно темнело, но и до цели оставалось рукой подать. Так что пробираться в темноте на ощупь нам не пришлось, и очень скоро мы остановили повозку в нескольких шагах от дома, из которого доносилась смесь довольно аппетитных ароматов.

Рядом с харчевней сидел Слабый. Сквозь толстый слой грязи на лице, длинные спутанные волосы и полубезумные глаза промелькнуло что-то знакомое, но я не вспомнил. Не захотел вспоминать. Повернувшись к Эписанфу, я сказал:

– У тебя есть медные деньги?

Усвоивший (надеюсь) урок варвар ничего не сказал, молча полез в свою котомку и достал несколько медных монеток, таких же странных, что и его драхмы. Взяв парочку, я кинул сидящему в грязи человеку.

– Пусть Скорпион даст тебе сил на последний шаг, брат, – пробормотал я скорее для себя, чем для Слабого.

Тот с удивительной проворностью подобрал с земли монеты зубами и опустил их себе за пазуху. Эписанф во все глаза смотрел на обрубленные чуть ниже локтя руки, но от вопросов удерживался.

Когда мы входили в харчевню, Глаз неуверенно тронул меня за плечо:

– Я узнал его, Бурдюк. Это Кузнечик. Помнишь его?

С досады я даже плюнул на пол. Вот ведь воистину, бывает, что и один глаз – это слишком много. Кузнечика я помнил, конечно. Друзьями мы не были и вместе не работали никогда, но пару-тройку раз за одним столом сидели. Прозвище свое он получил за почти нечеловеческую прыгучесть – уходя от стражи, прыгал с крыши на крышу. Вот, допрыгался, значит… Грустно это, и думать об этом незачем, даже Глаз должен понимать.

Но ответить я постарался как можно спокойней:

– Ты ошибся, Глаз. Кузнечика больше нет. Это – Слабый.

Поскрипев мозгами, Глаз неуверенно согласился. И мы наконец проникли в прохладу полупустого зала. У Хряща никогда не бывает многолюдно. Дело не в высоких ценах, не в плохой кухне и не в скверной репутации. Дело в том, что Хрящ – рак, и убей меня не пойму, что его удерживает в Земле скорпионов. Может, тамошняя стража на него что-то имеет, не знаю, Хрящ об этом не распространяется, а мне в голову никогда не приходило любопытствовать.

В Скваманде взгляды пошире, чем в том же Хроквере и подобных ему городишках, однако же и тут люди в основном обходили эту харчевню стороной. Потому я ее и выбрал, к слову.

По наивности или от безысходности Хрящ оптимизма не терял, полагал, что вот-вот люди к нему потянутся. Года три уже полагал, бедолага.

Справедливость требует отметить, что по ряхе его нельзя было сказать, что дела в харчевне идут неважно. Здоровенная ряха, пошире моей раза в полтора. А уж когда он улыбался… как сейчас, например, увидев меня. Я одним из немногих не брезговал иногда перекинуться с ним парой слов помимо заказа.

– Здорово, рак, – вежливо сказал я.

– Здорово, скорпион.

Вот те раз! До меня не сразу дошло, что эта необхватная туша проявила зачаточное чувство юмора. Не требует ли это поощрения… вроде тычка в зубы? Впрочем, нет, сейчас Хрящ мне нужен.

– Ты все шутишь, старина, – совсем по-дружески сказал я.

– Я вижу, Бурдюк, ты теперь путешествуешь… – начал было Хрящ, разглядывая Эписанфа, но остановился, глядя на мою поднятую ладонь.

– Да, Хрящ, ты прав, я теперь путешествую, – радостно закивал я. – И мне нужна комната и ужин. Только не говори мне, что свободных мест нет, этой шутке я не поверю.

– Для тебя всегда найдется комнатенка. – Хрящ попытался улыбнуться еще шире, чем раньше, но у него не получилось. – Пойдемте.

– Какой же ты нетерпеливый, Хрящ, – огорчился я. – Мы ведь только начали беседу, я еще не получил от нее всего удовольствия, на которое рассчитывал.

Хрящ напрягся. Любой бы на его месте напрягся, но на этот раз я не имел в виду ничего для него плохого.

– Возле дверей стоит повозка, позаботься о ней, – сказал я. – Еще одно. В повозке моя собственность, и что-то мне подсказывает, что за ночь с ней ничего плохого не случится. Как, не обманывает меня предчувствие?

Хрящ засопел и напрягся еще сильнее, вытирая вспотевшие ладони о грязный серый фартук.

– Бурдюк, ты же знаешь, что я всегда относился к тебе с уважением, ты только скажи, и я все сделаю. Но если там… – Он замялся. – Если стража будет…

– Да расслабься ты, боров. – Я с отвращением смотрел на эту трясущуюся от страха гору жира. – Ты неправильно меня понял. Я не работаю в Скваманде, и страже нет никакого дела до моих пожиток. В повозке моя рабыня, и если с ней что-нибудь случится… Глаз, что тогда будет с нашим другом Хрящом?

– Мне неприятно даже думать об этом, Бурдюк, – процедил сквозь зубы Глаз.