22 августа 2005 года. Лучшего дня, чтобы побыть в лесу и понаблюдать за дятлами-сосунами с платформы, и не представить. Семь тридцать утра, солнце встало. На высоте 6 метров, под лиственным навесом молодых красных кленов, я неторопливо потягиваю горячий кофе, который принес из домика, и рассматриваю толстую березу с отверстиями и застывшими потеками сока на коре. Кое-где на кленовых листьях уже проглядывает краснота, а соседнее поле пышет цветущим золотарником. Неспешно пролетела стайка из дюжины гаичек. Когда они скрылись, издалека послышался писк древесниц. Они вовсю распевали пару-тройку месяцев назад, когда разделились по участкам, каждый вид в соответствии со своей экологической нишей. Теперь другое дело. Вскоре приближается рассеянная стая, в которой как минимум восемь видов птиц: желтошапочный лесной певун (Dendroica pennsylvanica), пегие американские славки (Mniotilta varia), еловые лесные певуны (Dendroica fusca), золотоголовые дроздовые певуны (Seiurus aurocapillus), множество канадских вильсоний и синеспинных лесных певунов (Dendroica caendescens), пара зеленых лесных певунов (Dendroica virens) и несколько горихвосток.

Кроме этих древесниц, в стае точно есть один лесной дрозд, одна мухоловка-эмпидонакс и один феб. Птицы деловито кормятся вокруг меня минут двадцать. Многие подлетают к моему лицу на метр-два.

Птицы почти три месяца активно пользовались шестью каналами с соком (каждый с десятками дырок, проделанных дятлами-сосунами). Но за час наблюдения я увидел всего одного колибри, прилетевшего покормиться. Эта самка (или молодая особь) подлетала ко всем шести каналам, но останавливалась лишь ненадолго, как будто, осмотрев их, обнаружила, что они пересохли. Кроме одного или двух синеспинных лесных певунов, которые дважды зависали перед подтеками сока, но не касались их, никто из других птичек не обратил на них никакого внимания. Прилетал только один сосун, молодой, из выводков этого года. Он просидел примерно в двух метрах от отверстий целые 20 минут, иногда вертя головой и осматриваясь; затем потянулся, еще минут десять почистился и перед отлетом быстро проверил два канала.

Дважды к потекам сока подлетала бабочка-адмирал, но не садилась, и юный сосун безуспешно попытался поймать ее. Группа пятнистых ос собралась в одной точке, только у одного потека. Возможно, они нашли последний участок, где сок еще тек. Пушистый дятел, который раньше иногда использовал тот же канал, приблизился к нему, посмотрел и улетел обратно в лес из кленов, сосен и пихт. Было похоже, что постоянные посетители являлись посмотреть на свой источник сока, но ничего интересного не находили.

Я спустился с насеста и залез на березу, чтобы осмотреть отверстия. Как я и думал, они пересохли, хотя лес вокруг оставался пышным и зеленым. Но совсем не таким, как несколько недель назад! Птицы больше не пели. Затихли даже дятлы-сосуны, которые громко барабанили по всему участку березы с каналами с середины апреля, когда только прилетели, и до самого конца июня и даже в июле, когда у них уже оперились птенцы. Лето кончается, лесная жизнь явно стала более расслабленной и неторопливой. Птицы начали набирать жир, готовясь попрощаться с летним миром.

Живое питается живым, и речь не только о кровососущих двукрылых. Самые интересные и духоподъемные (для нас) истории о природе связаны с пищевыми отношениями. Сегодня 2 июля 2007 года, и, пока я пишу эти слова, на иргу перед моим кабинетом успели залететь дрозды, американские свиристели, пурпурные чечевицы, красногрудые дубоносовые кардиналы, американский пересмешник и бурый вертлявый дрозд. Птицы кормятся созревающими (но еще недозрелыми) ягодами и во всех направлениях разносят семена, чтобы потом «посеять» новые деревья. Человек оценивает пищевые взаимоотношения в основном в зависимости от того, оказались мы отдающей стороной или принимающей. Краснозобый колибри, украшение летних дней, и принимает, и отдает: принимает пищу от человека и от дятлов-сосунов, а отдающей стороной выступает, когда опыляет растения в Центральной Америке.

В одной только Бразилии водится самое меньшее 86 из 343 описанных видов колибри. Эти птицы – брильянты птичьего мира, и Америка – их родной дом, а южноамериканские тропики – самое сердце ареала. Жителям Новой Англии достался всего один вид, краснозобый колибри (Archilochus colubris). Это любимец жителей пригородов, его легко приманить бутылкой простой подслащенной воды, в которой стоит искусственный красный цветок.

Краснозобый колибри, как и все члены семейства, чудесным образом приспособлен к тому, чтобы питаться цветочным нектаром, а многие цветы в результате коадаптации приспособились к опылению этими птицами. Одни зависят от других. Длинный трубчатый венчик у опыляемых колибри цветков отсекает «нектарных воров» – животных, которые питаются на цветах, но не опыляют их. Цветки, предназначенные для колибри, часто бывают красными. А вот те, что опыляются бражниками – ночным «аналогом» колибри[19], – белые и с сильным запахом: так опылителям легче их найти.

Многие виды колибри в свою очередь тоже приспособлены к определенным видам цветков. Даже длина и изгиб клюва у птиц соответствуют определенной форме венчика (и не позволяют питаться на цветках других видов). Но краснозобый колибри во многих отношениях уникален. Это единственный вид колибри, который залетает в хвойные леса Северного Мэна и в Канаду, в места, где все лето на мшистой земле цветут только мелкие белые цветочки без нектара, а красных цветов нет вообще. Я был поражен, когда в более южных краях увидел краснозобых колибри задолго до того, как начали распускаться цветки и листья. Как-то раз в апреле, когда на земле еще лежал снег, эта птица возникла словно бы из ниоткуда и ненадолго зависла перед моим лицом. Друг рассказал мне, что однажды видел, как колибри висит в воздухе возле головы хохлатого дятла. Я был в красной шапке. У хохлатой желны ярко-красные перья на голове. Я подозреваю, что эти колибри недавно вернулись с тропической зимовки, где кормились на красных цветках. На севере они продолжали реагировать на тот же сигнал, который раньше указывал на пищу. Но почему и как они рискнули покинуть тропический рай с красными цветами, чтобы прилететь так далеко на север в то время, когда здесь нет ничего красного и нет цветов с нектаром?

Самец краснозобого колибри весит около 2,3 грамма, чуть больше монеты в один цент и в несколько раз меньше многих крупных гусениц. Когда он летит на север, а осенью проделывает тот же путь примерно в 3000 километров обратно на юг, за секунду его сердце совершает 21 удар, а крылья – 60 взмахов. Голодная смерть для этой птицы – вопрос нескольких часов, потому что каждый день ей нужно съедать примерно вдвое больше своего веса. Никакой другой вид колибри не предпринимает таких рискованных путешествий, да еще в места, где нет нектароносных цветков. Когда птица не находится в пути, температура тела у нее часто падает, так что она впадает в оцепенение: это позволяет сберечь энергию, когда кормиться невозможно, например ночью. Колибри готовятся к долгому ночному посту, отъедаясь днем. Во время миграции птицы восполняют запасы по утрам, оставляя середину дня для перелета. И действительно, осенью большинство мигрирующих колибри прилетают на Хок Маунтин в Пенсильвании в середине дня (Willimont et al., 1988). Но, похоже, пересекая Мексиканский залив, они придерживаются иной стратегии.