«Ну, Гуля… Не могла попросить Юрика или Киру проверить ошибки», – подумала Юлька, гладя перепуганную Аню по голове.

– Ань, прекрати ты эти рыдания сиротки, прошу тебя! Не к людоедам же мы в лапы попали, в самом-то деле…

– М-может, и к людоедам! Одна девочка в нашем классе читала про что-то такое в газете…

– По-твоему, людоеды столько еды для нас приготовили, чтобы откормить нас, а потом съесть? Перестань рыдать, а то и мне страшно станет. Меня, между прочим, тоже похитили, но я же не реву. Давай утри слезы и будем лучше о чем-нибудь постороннем разговаривать. Нам ведь с тобой до сих пор по душам поговорить не удавалось, а вот теперь настал самый подходящий момент.

– О чем будем разговаривать? – спросила Аня, послушно вытирая слезы краем майки.

– Ну, вот ты вчера сказала, что ни за что не станешь краситься. И коса у тебя такая длинная, как будто ты никогда волос не стригла.

– Так оно и есть, – кивнула Аня. – Я только самый кончик косы иногда обрезаю, чтобы он не был похож на крысиный хвостик. Ой, Юля, как ты думаешь, а тут крыс нет?

– Думаю, нет. Тут для них слишком светло и еды нет.

– Есть еда – полная бандитская сумка.

– А раньше ее тут не было, поэтому крысы еще не успели набежать и расплодиться.

– Откуда ты знаешь? Может, бандиты тут постоянно держат запасы для пленников? Может, эта еда тут уже месяц лежит на полу, а под полом – крысы!

– Сейчас проверим. На йогурте всегда стоит дата выпуска и срок годности. Так, йогурт не просрочен – значит, продукты куплены недавно.

– Дай взглянуть!

Юлька немного смутилась: на упаковке йогурта стояла вчерашняя дата. Но оказалось, что Аню волновала вовсе не дата.

– Черничный. Мой любимый йогурт.

– Ну так и съешь!

– Не хочу. Я открою стаканчик, а крысы учуют запах и набегут. Хотя нет, сейчас они не прибегут: крысы выходят на охоту ночью.

– Сейчас ночи светлые, и крысы не охотятся, а сидят по норам круглосуточно. Никто никогда в нашем городе в белые ночи крыс не видал! – сочинила на ходу Юлька. – А йогурт давай сюда: мы должны экономить еду, мы ведь не знаем, сколько нас тут продержат.

– Надеюсь, не до середины августа, а то мне к бабушке пора будет ехать.

«Раньше укатишь к своей бабушке, не волнуйся!» – подумала Юлька, а вслух сказала совсем о другом:

– Слушай, Ань, а почему ты не хочешь остричь волосы покороче? С короткими гораздо удобнее, да и современней.

– Я не хочу бабушку огорчать. Она любит, когда девочки ходят с косами.

– Провинция! Вы такие отсталые обе, и ты, и твоя бабушка, что просто жуть берет.

– Юля! – Аня вдруг выпрямилась, сдвинула брови и погрозила сестре пальцем. – Про меня можешь говорить что хочешь, но запомни: про бабушку Настю – ни слова, ни полслова, ни запятой в неуважительном тоне!

– Да ладно тебе! Между прочим, она и моя бабушка. Она тебя балует?

– Да вроде не очень. А вот любит – страшно сказать как. И я ее очень, очень люблю…

– Странно: любит и не балует, – задумчиво произнесла Юлька. Но потом опять повернула на свое: – Ань, а тебе никогда не хотелось сделать макияж?

– Что сделать?

– Накраситься.

– Конечно, нет! Я же не дикарка, чтобы раскрашивать лицо. А вот ты сама, Юль, не боишься, что это опасно – мазать кожу всякой разной химией? Мне кажется, так можно на всю жизнь лицо испортить.

– Теперь каждая уважающая себя девочка красится.

– Уважающая себя? А это еще зачем – самим себя уважать? Это все равно что утром просыпаться и самой себе доброго утра желать, а вечером – спокойной ночи. Дурацкое, по-моему, занятие.

– Каждый уважающий себя человек сам себя уважает… Тьфу, запуталась я с тобой!

– Конечно, запуталась! – кивнула Аня. – Пусть нас с тобой, Юленька, другие уважают, если мы этого заслуживаем.

– Ха! Вот если я осенью в классе появлюсь с ненакрашенными ресницами и бровями, вот меня как раз и перестанут уважать. Не хватало мне ходить, как Гуля, с белыми бровями и ресницами!

– Они у тебя от природы не белые, а светло-русые. Ведь это их естественный цвет, Юля.

– Да кому он нужен – естественный? Меня никто не узнает, если я в класс явлюсь с этими «светло-русыми» бровями и ресницами! Такое давно никто не носит!

– Меня бы тоже никто не узнал, если бы я перекрасила волосы в рыжий, а брови с ресницами в черный цвет.

– Тебя здесь и так никто не знает.

– Как это – никто? А ты? А папа? А мой Ангел Хранитель? Мне бы стыдно было перед моим Ангелом такой маскарад устраивать. Ты уж меня прости, Юленька.

– Так и быть, прощаю. А знаешь, честно говоря, когда я на тебя смотрю, мне даже нравится мое лицо без макияжа.

– Ну вот видишь!

– А когда я дома гляжу в зеркало, так и тянет что-нибудь подправить!

– Это потому, что ты не веришь в свою природную красоту.

– А она у нас с тобой есть, эта природная красота?

– Конечно, есть. Мы созданы по образу и подобию Божьему, а Бог – это и есть красота. Чем ближе мы к Нему, тем красивее.

– Ух ты, как это у тебя важно звучит! Надо запомнить, чтобы блеснуть при случае. Ты у меня сестричка-философичка!

– А ты у меня сеструшка-болтушка!

– Анька! Я тебя, кажется, и вправду любить начинаю!

– А я тебя успела уже очень полюбить, Юленька ты моя дорогая, сестричка моя единственная. Вот мы попали сюда, и я узнала, какая ты храбрая и какое у тебя доброе сердце. Я реву, а ты меня всякими глупостями отвлекаешь, не даешь мне как следует испугаться. Ну как тебя не любить за это?

От этих Аниных излияний Юльке на мгновение стало ужасно стыдно. Но она взяла себя в руки и от стыда отмахнулась: завтра их «освободят», Аня уедет, и они с друзьями будут весело вспоминать этот замечательный киднеппинг и потешаться над ее незадачливой сестрицей… И чтобы окончательно избавиться от угрызений совести, Юлька решила поесть.

– Послушай, Ань! Ты знаешь, что уже скоро двенадцать?

– Надо же, как быстро летит время в неволе!

– Это ты очень точно заметила. Слушай, а ты не проголодалась?

Услышав эти слова, Михрютка, доселе тихо сидевший в самом темном углу под потолком, вздрогнул и начал внимательно слушать, пошевеливая острыми жвалами.

– Странно, но есть почему-то хочется, – сказала Аня. – В последний раз я такая же голодная была, когда мы с папой ехали из Пскова.

– Он тебя что, совсем не кормил в дороге? – с интересом спросила Юлька.