Он был очень бледен, в форменной рубахе с оторванным рукавом, оголявшим плотно перебинтованное могучее плечо. Трудно передать, какое облегчение я испытал, видя его улыбку.

— Что же произошло?

Шкаф осторожно потрогал забинтованное плечо.

— Какой-то чудик в меня стрелял. Как раз кончилась моя смена, я попрощался и вышел на улицу. Тут у меня расшнуровался ботинок, что вообще-то редко бывает. Только я нагнулся — и вот. Повезло.

— А если бы не нагнулся к ботинку?

Шкаф добродушно пожал плечами.

— Попали бы прямо в сердце.

Шмыгая носом, Тека расставляла на низком столике чайные чашки и тарелки с бутербродами. В это время закипел электрический чайник, и она залила кипятком чуть ли не полпачки заварки. Затем обернулась ко мне:

— Вы только вчера рассказали мне, что убиты все, кто был на той вечеринке, что записана на кассете, а сегодня…

— Ума не приложу, при чем тут я, — прервал ее Шкаф, нахмурившись. — Убивали парней Каси, я же всегда был для нее просто ее троюродным братом. Вроде как мебелью. — Парень с горечью усмехнулся. — Просто шкафом. Но лично я Касю никогда не огорчал.

— Может, ты знаешь нечто, о чем даже не догадываешься? — предположил я. — Конечно, сразу тут не разберешься, что к чему, поэтому давайте разложим все по порядку. Значит, ты вышел из банка после смены и попал под пулю. Почему сразу не сообщил охране?

Шкаф болезненно поморщился.

— С ума сошел? Банк же коммерческий! Начнется целое следствие, на время которого меня отстранят от работы, станут копаться в моих знакомствах, порочащих, так сказать, связях и прочем. Нет, на войне, как на войне, я лучше сам разберусь, чьих это рук дело.

Последняя фраза прозвучала угрожающе. Я вздохнул — у меня появился еще один добровольный помощник.

— Выстрел был один-единственный?

Шкаф кивнул.

— Не забывай, что я ведь служил в армии. Реакция у меня хорошая — как только пуля чиркнула плечо, думать забыл о шнурках и кинулся к своей машине. Приехал сюда и попросил у Теки ключ от студии.

— Я обратила внимание, какой ты бледный, но ей-богу, мне и в голову не пришло ничего такого. — Тека вздохнула, еще раз переживая последние события.

— Что было потом?

— Я хотел тут, в спокойной обстановке, осмотреть рану, — пожал плечами Шкаф и снова сморщился от боли. — Царапина ерундовая, но крови натекло много. Стал отдирать рукав, ну и, стыдно сказать, отключился.

— А тут я со своим чаем, — вклинилась Тека. — Захожу, а его нет, горит только ночник в самом углу. Подхожу ближе — Артем на полу, лицо белое-белое, мертвое. Я так испугалась, что сразу кинулась наверх звонить вам. А ведь нужно было сначала хотя бы пощупать пульс.

— Все нормально, — успокаивающе улыбнулся Шкаф. — Ты бы лучше поднялась и посмотрела, как там Вика. Уже небось включила телевизор и вовсю смотрит мультики.

Тека торопливо вышла.

Я внимательно посмотрел на доброго старого Шкафа. Он ответил мне своей спокойной улыбкой, в которой неожиданно мелькнуло нечто жесткое. Наконец заговорил:

— Как-то все нелепо и глупо. У меня такое чувство, будто бы кто-то перепутал роли. До сих пор стреляли по Касиным возлюбленным, а у нас с ней не было настоящей истории. Я даже не знал ничего о ее жизни. Она терпеть не могла, когда кто-то из родных пытался совать нос в ее дела.

Некоторое время мы молчали. Потом Шкаф налил себе крепчайшего чаю, положил шесть ложек сахара и с наслаждением сделал первый глоток. Затем второй, третий.

— Ты не представляешь, как мне хотелось горячего, крепкого и сладкого чая, — сказал он, словно извиняясь. — Но прежде надо кое-что рассказать тебе. Потом ты можешь спокойно ехать домой и выкинуть произошедшее со мной из головы. Заки должен срочно вернуться в Израиль, и тогда история завершится. Думаю, кто-то перепутал меня с ним.

Я едва не рассмеялся — чтобы перепутать худосочного Заки с могучим Шкафом, нужно страдать полной потерей зрения. А Шкаф мгновенно уловил направление моих мыслей и тоже сдержанно усмехнулся.

— Да, ты прав, перепутать нас практически невозможно. И все же какая-то накладка вышла. Меня не было на той видеозаписи, но… — Тут его голос дрогнул, и Шкаф опустил глаза. — Но один раз я был с Касей. Один раз, на Новый год, когда нам было по пятнадцать лет и мы перепили пива. Я был у нее первым.

На какие-то доли секунды на его лице появилось выражение невыносимой муки, словно одно воспоминание о той далекой любви до сих пор причиняло ему сильную боль. Но тут в студию вернулась Тека, и Шкаф мгновенно преобразился — бодро хлопнул в ладоши, развернувшись ко мне с широчайшей улыбкой:

— А я говорил, что у меня скучная жизнь. Выходит, накаркал?

— Выходит, так.

Тека проводила меня на улицу, наполненную летним теплом и детскими голосами.

— Я так рада, что Артем жив, ты не представляешь, — доверительно сказала она вместо прощания.

Так неожиданно мы с сестрой Каси перешли на «ты».

Словами не описать, как я устал в этот день неожиданных открытий, женских интриг и новых передряг. Ко всему прочему, вернувшись без сил домой, я сразу же попал в милый семейный ад. Во дворе меня встретила нервно прогуливавшаяся вдоль забора сестра.

— Наконец-то, — проворчала она не слишком любезно. — Я думала, тебя там тоже пристрелили. Еще один труп?

— Клиент скорее жив, чем мертв. Все в порядке, легкая царапина.

Ольга посмотрела на меня подозрительно.

— Отчего же тогда та женщина кричала как резаная?

Я отмахнулся от сестры, как от мухи, и потащился в дом.

— Наш Дон Жуан вернулся?

Ольга рысцой бежала за мной.

— Какой еще Дон Жуан?

— О господи, я про Васька. Он же должен был отправиться кутить со Светой. Или ты не в курсе?

Впрочем, достаточно было войти в дом, чтобы констатировать печальный факт — Щекин отсутствует. Если бы было иначе, в гостиную из кухни наверняка уже тянуло бы чем-нибудь вкусненьким. Осознав, что никому не пришло в голову задуматься об ужине, я почувствовал себя терминатором. Ольга стояла рядом.

— Да, жрать нечего, — озвучила она мою отчаянную мысль. — Сам знаешь, я готовить не умею.

Это был факт, и я мрачно принялся доставать из холодильника ветчину и яйца.

— Что ты делаешь? — подозрительно нахмурилась Ольга.

— Собираюсь жарить себе яичницу. Если вы голодны, дуйте в ресторан.

Ольга плюхнулась на стул, крестом сложила руки на груди.

— И ты туда же, — проговорила она нервно. — Все против меня, весь мир! Хоть бросайся в окно, как эта ваша старая-престарая приятельница.