«Красивая мечта. Только не забывай: в отличие от других женщин тебе необходимо вовремя опомниться».

Это была правда. Женщины с тайнами за плечами никогда не получают в награду яркую, сверкающую, такую желанную новую жизнь.

Она снова посмотрела на Эйдана. И таким женщинам не может достаться мужчина, который воплощает в себе все лучшее, доброе и правильное. Он — идеал всего, о чем она мечтала и чего никогда не сможет иметь в реальности. Он бы ужаснулся, если бы узнал обо всем, что ей приходилось делать. Такая спутница жизни ему совершенно не нужна.

Эйдан заглянул в потемневшие глаза Мэдлин и напряженно застыл. В ее взгляде светилось столько всевозможных мыслей и чувств! Эти потемневшие карие глубины скрывали очень многое. И, как всегда, он ощутил магнетизм ее тайн, окутывающих ее жизнь.

Как узнать все то, чем она отказывается с ним делиться?

Снова вспомнив о своем намерении найти подлинную Мэдлин, он решил, что настало время задать ей несколько вопросов.

Эйдан оперся на руку и, стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно, спросил:

— Ты собиралась завести детей со своим мужем?

Она отвела взгляд и ответила:

— Не всегда можно получить то, чего хочешь.

Опять недоговоренности. Решив быть настойчивым, он подался вперед:

— Когда вчера ты собралась уйти из дома, куда намеревалась отправиться?

— Просто решила уехать. В Лондоне жить невозможно…

— Тот человек…

Тут Мэдлин взглянула на него — посмотрела прямо ему в глаза.

— Он не должен тебя интересовать, Эйдан. Тебя не касается все, что со мной было после того, как ты меня оставил.

Тут была доля правды.

— Я не знал своего отца! — неожиданно признался он. «Боже, что я делаю?» Но продолжал говорить, изливая ей всю душу: — Он был намного старше моей матери, которая стала его третьей женой. Он умер, когда я был еще меньше Мелоди. Пока я рос, я видел мать не больше нескольких минут за вечер. Когда я цеплялся за нее, она отрывала от себя мои пальцы и отталкивала к няне. Чтобы быть с ней рядом, мне пришлось научиться скрывать свои желания.

Ее глаза чуть округлились от этой неожиданной откровенности, но она ничего не сказала — только чуть кивнула, как бы поощряя рассказывать дальше.

— Если я ломал игрушку, ее тут же заменяли, не спрашивая, нравится ли мне она по-прежнему. Я не подозревал, что мог иной раз возразить, не согласиться. — Он качнул головой. — Сегодня, когда ты знала, что сказать Мелоди, как ее утешить… — Эйдан горестно развел руками. — Я был потрясен. Не думаю, чтобы это где-то было записано что все люди умеют обращаться с детьми, а мне просто забыли об этом рассказать.

Она чуть улыбнулась, покачав головой:

— Если на сей счет существует какой-то катехизис, то меня тоже оставили в неведении. — Она опустила глаза и расправила юбку. — Ты любил мать, когда был маленький?

Эйдан пожал плечами:

— Я помню, что отчаянно хотел ее любить. Но кажется, она так и осталась для меня незнакомой женщиной. Даже сейчас мы чаще обсуждаем политику или светские новости, а не что-то личное.

Он снова перевел взгляд на Мелоди.

— Я не хочу растить девочку так же. Ей незачем становиться похожей на меня.

— На тебя, каким ты был раньше?

Когда Эйдан снова повернулся к ней, то встретил полный сочувствия взгляд. Он не сразу решился ответить, но Мэдлин терпеливо ждала, рассеянно наматывая на палец нитку.

«Если ты хочешь, чтобы она тебе открылась, то, возможно, начать надо тебе».

— Я вырос в доме, где были одни женщины. Возможно, некоторые сыновья стали бы баловнями, окруженными обожающими родственницами, но в Бланкеншипе дела обстояли иначе. Я рано понял, что хорошие мальчики не бегают, не кричат и не приносят в дом грязь. Словом, ведут себя как паиньки.

Леди Бланкеншип была королевой, а все остальные — ее почтительными и верными придворными. Она редко снисходила до того, чтобы кого-то выделить, заметить, и потому челядь старалась ей подражать.

Ему было очень одиноко.

До того дня, когда деловито собрали его вещи и быстро отвезли в школу. Он даже не успел встревожиться, и потому вышел в тот день из кареты, сохраняя свои привычные сдержанность и настороженность. И попал в хаос.

— В школе были мои сверстники — они бегали, кричали, играли. На первый взгляд это был рай. Пока не выяснилось, что я понятия не имею, как быть настоящим мальчишкой. Я был слишком опрятным, и потому меня назвали чистюлей. Я был слишком серьезным, и меня сочли занудой. И что самое печальное, я был слишком осмотрительным, и потому меня открыто называли трусом. К счастью, я был достаточно рослым, чтобы меня не задирали, но против насмешек оказался бессилен.

Он только сильнее замкнулся, что подкрепило создавшееся о нем впечатление.

Его спас Джек. Веселый, добросердечный Джек повал ил Эйдана на газон и для начала защекотал до икоты. А потом он отпустил его и, широко улыбаясь, объявил: «Я так и знал, что ты не деревянный!»

Джек был кузеном и наследником лорда Блейкли, сына маркиза Стрикленда. Несмотря на знатное происхождение, он не мог рассчитывать на то, что ему достанется титул: его дядя был крепким сорокалетним мужчиной, а Блейкли — здоровым мальчишкой, который учился в той же школе и был неизменным участником всех проказ кузена. Некоторые утверждали, что самые неудачные их шалости придумывал Блейкли, но Джек никогда его не винил. Его преданность, будучи раз завоеванной, оставалась неизменной.

Однако порой она доставались довольно непонятным личностям — а именно блестящему, но крайне колкому молодому сэру Колину Ламберту.

С самого начала Эйдан и Колин ходили кругами, словно недоверчивые псы. Джек окатывал обоих потоками дружелюбия и осыпал шутками, заставляя их поладить между собой ради единственного приятеля, который появился у каждого впервые.

А еще дружба с Джеком подняла их в глазах остальных парней, так что Эйдан вскоре забыл первые неприятности школьной жизни.

— Понадобилось некоторое время, но наконец я стал походить на человека.

Мэдлин мягко ему улыбнулась:

— Когда я встретила с тобой в том переулке, ты выглядел таким уверенным. Настоящим благородным рыцарем!

Он хмыкнул.

— Это был не самый лучший момент моей жизни. Еще бы немного, и я упал на нож бандита и превратил его в убийцу. Хотя какой ему резон было меня убивать?

Мэдлин засмеялась. Это был мягкий, искренний, добродушный смех. Благодаря ему что-то растаяло у него в душе. Он потянулся… неужели это его рука?.. и сжал ее пальцы.

— Я понимаю, что мы только начинаем… заново… но мне бы хотелось, чтобы ты сказала мне…

Она высвободила свою руку и повернулась к Мелоди: