Менее чем за десять минут Варя была одета и, к ее удивлению, ей вовсе не хотелось спать. Она, свежая, причесанная и одетая, с любопытством стала сначала вглядываться в выделявшиеся в полутьме лица спавших подруг. Потом подошла к одной постели, к другой, перевела глаза на ряд окон. Там ничего не было видно. Нижние стекла были закрыты сплошными, выкрашенными зеленой краской досками; над остальными висел густой пеленой снег, падавший хлопьями.

«Что сделает Бунина, когда разлетится и увидит, что меня нет в постели?» — Варя представила себе удивленное лицо пепиньерки, и ей стало еще веселее. Она приподнялась на цыпочки и, вытянув шею, посмотрела на спавшую с закинутыми на голову руками Бунину. Ей показалось, что она лежит с открытыми глазами.

«А что если она все видела и только притворяется, что спит? — подумала Варя. — Нет, не может быть, — поспешила она успокоить себя. — А как бы хорошо теперь подойти и сдернуть с нее одеяло!»

Варя, приложив к губам палец, на цыпочках сделала шаг к постели, но, на ее счастье, почти в ту же минуту у двери появилась Софьюшка и раздался громкий и частый звон.

Варя подтянулась, отскочила, в один миг очутилась у своей постели и, забившись в тесный промежуток между своей кроватью и стеной, присела на корточки. Не моргнув, она с минуту смотрела в ту сторону, откуда должна была появиться Бунина. Ей было и очень весело, и как-то страшно. «А что если она именно сегодня, как нарочно, не встанет?» — подумала она.

Не успела она это подумать, как услышала движение, вслед за тем торопливое шлепанье туфель, надетых на босую ногу, и увидела заспанное лицо своего врага и ее встрепанные волосы, выбившиеся из-под гладкого полотняного чепца, надетого до ушей и стянутого под косой тесемками, завязанными бантиком на темени.

Бунина подбежала, привычным жестом, не глядя на постель, схватила одеяло, с силой сдернула его и остановилась. Веселый детский хохот раздался на весь дортуар. Несколько детских голов живо поднялись с подушек; несколько девочек, уже одевавшихся, с любопытством повернулись на смех.

При виде Буниной, стоявшей в одном белье, в сбившемся на сторону чепце, с выпученными глазами и с одеялом в руке, и совсем одетой, свежей, хохочущей Вари, все не спавшие разразились дружным неудержимым смехом.

— Дрянь! — крикнула Бунина и, бросив одеяло на пол, взбешенная и недовольная более всего самой собой, вернулась к своей постели, чувствуя, что глаза детей следят за каждым ее движением.

Она понимала всю комичность своего положения и, желая во что бы то ни стало казаться спокойной, стала медленно одеваться. Как нарочно, одна вещь попадала ей под руку вместо другой. Девушка сердилась, и ей казалось, что дети видят ее досаду, ее смущение, ее ошибки, и смеются над ней. Ей даже слышался их сдержанный смех, и, не глядя в сторону детей, она инстинктивно угадывала, кто смеялся, и давала себе слово отомстить с лихвой…

В восьмом часу воспитанницы, по обыкновению, поодиночке проходили перед мадам Якуниной, показывая ей сначала свои чисто вымытые руки и ровно остриженные ногти, потом, сделав несколько шагов перед ней, спускали пятки башмаков и, показав, что чулки, как и весь остальной туалет, в совершенном порядке, становились в пары и тогда уже надевали пелеринки, завязывали их у горла и накидывали на плечи темные суконные платки.

Было холодно, пасмурно; снег не переставал идти, и несмотря на то, что уже восьмой час подходил к концу, в спальных комнатах было темно и неприветливо. Воспитанницы, предводимые дежурной дамой, двигались как-то сонно, вяло, шаркая ногами. «Ne traînez pas vos pieds! Avancez!» — произнесенное слегка охрипшим голосом, слышалось то тут, то там вместо обы ч ного, чаще всег о повторяемого на все ла ды: «Silence! Doucement! Ne bavardez pas!» [85]

Закончилась молитва. Раздали и съели ломтики черного хлеба, посыпанного солью, к которому Варя, как другие девочки, уже давно привыкла, и воспитанниц, уже более оживленных, повели в классы.

Мадам Якунина была в белом тюлевом чепце, завязанном светло-палевыми лентами у подбородка, и пестрой темной, на манер турецкой, шали, накинутой на форменное синее платье, шла, вздрагивая, кутаясь и зевая закрытым ртом, то впереди своего класса, то, пропустив несколько пар перед собой, по одну или по другую сторону его. Бунина шла рядом с последней парой.

В классе казалось еще темнее, еще неприветливее от тусклых ламп, которые горели не все.

Мадам Якунина подошла к шкафу со всевозможными классными принадлежностями и подозвала к себе Бунину, а воспитанницы в тишине стали чинно размещаться на скамейках перед своими конторками.

Вдруг со второй скамейки послышался чей-то испуганный, но сдерживаемый голос.

— Господи! Mesdames, посмотрите, что ж это такое! Пожалуй, попало и в пюпитр!

Варя, уже сидевшая на первой скамейке с края, вскочила и, живо обернувшись, спросила:

— Что такое? Верочка, что с тобой?

— Поди-ка, посмотри. Ногой не попади в лужу! — крикнула Верочка. — Смотри, и на полу, и тут!

Варя нагнулась к полу и увидела большое чернильное пятно.

— И в пюпитр попало. К счастью, не на тетради. Солнцева, душка, дай клякспапир [86], у тебя много.

Варя выхватила из своей конторки большой лист бумаги и стала усердно помогать Верочке вытирать чернильные капли, попавшие через щель в конторку.

— Солнцева! Опять! Ну так и есть! Уж успела. Прекрасно! Вот я тебя заставлю это языком вылизать! — крикнула подошедшая Бунина при виде хлопотавшей у Верочкиной конторки Вари.

— Ну уж это мы тогда вместе! — ответила громко и отчетливо Варя, подняв на Бунину сердитые глаза.

Бунина, уже раздраженная ранее, не выдержала.

— Елена Антоновна! — крикнула она на весь класс, закрывая лицо руками. — Что же это такое? Долго ли это будет продолжаться? И до чего дойдет дерзость этой девчонки?

Елена Антоновна, разбиравшая что-то в шкафу, повернула голову, удивленно и вопросительно посмотрела на пепиньерку.

— Я ей делаю замечание за то, что она разлила чернила, а она…

Бунина не смогла договорить и зарыдала.

В классе поднялся шум. Две-три девочки прикрикнули было на Варю, но все остальные стали заступаться за нее.

Бунина рыдала. Варя, комкая в руках намокший в чернилах лист промокательной бумаги, растерянно поглядывала то на плакавшую Бунину, то на Якунину, подходившую к ней со строгим лицом и нахмуренными бровями. Девочка даже не замечала, что, сжимая в руке мокрую бумагу, перепачкала себе не только руки, но и рукав.