«Тит Ливий, самый прославленный, самый красноречивый и правдивый из наших историков, такими похвалами превознес Гнея Помпея, что Август прозвал его помпеянцем и, однако, это не помешало их дружеским отношениям. Сципиона, Афрания, этого самого Брута, этого самого Кассия он часто именует выдающимися мужами и нигде – разбойниками и отцеубийцами, каковое наименование им присвоено ныне».[284]

Труды Корда были уничтожены в соответствии с сенатским постановлением вслед за работами Тита Лабиена – историка-помпеянца, павшего жертвой репрессий еще при Августе за свою историческую добросовестность.

История инспекции Октавианом храма Юпитера Феретрия свидетельствует о том, что верховный понтифик Август, осуществлявший «воссоздание храмов», не брезговал подлогом и сознательным искажением исторической правды в целях укрепления личной несменяемой власти. Вероятно, этим объясняется распространение в римском обществе леденящей душу истории о том, как Октавиан еще в период Мутинской войны одним ударом уложил консула Авла Гирция, а затем распорядился отравить раненого в бою у Галльского Форума Пансу, которые с формальной точки зрения были его соратниками и союзниками. Данная легенда, свидетельствующая о глубочайшем недоверии к личности Августа, характерном для римского патрициата, единогласно пересказывается как Тацитом, так и Светонием[285]. Вряд ли следует распространяться о тираническом и подлом характере правления Тиберия – в красках описанном Тацитом и Светонием, – который лишь унаследовал титулы своего предшественника.

Как отмечал исследователь Н. А. Машкин, фиктивный характер «восстановления республики», за ширмой которой скрывалось учреждение монархической власти в Риме, было ясно осознано древнегреческой историографической традицией в лице Диона Кассия[286]. «Римская История» Диона Кассия была хорошо известна в комниновской Византии в первую очередь благодаря «Анналам» Иоанна Зонары, и Вальсамон, вероятно, имел о ней определенное представление. Впрочем, исторические труды, созданные в эпоху домината, в частности «Церковные истории» Евсевия и Сократа Схоластика, были также широко распространены среди образованных представителей византийского клира. Характерный для домината монархический деспотизм воспринимался даже в IV в. как данность. Свирепость цезарей, описанная Аммианом Марцеллином, на фоне процессов распада имперской государственности[287] затмевала в сознании новых поколений историческую трагедию, связанную с политическими истоками принципата. А между тем эта трагедия нашла своих собственных Эсхилов и Софоклов в виде многовековой традиции историописания, простирающейся от Ливия и Тацита до М. И. Ростовцева и сэра Рональда Сайма[288].

Неосведомленность Феодора Вальсамона в области древнеримской истории, некритическое формальное восприятие им трудов Иосифа Флавия, подчеркнутая лояльность византийского канониста к любой современной ему политической власти вне зависимости от того, кто находился у кормила этой власти – Мануил Комнин или его кровавый родственник Андроник, – делали вальсамоновы схолии памятником права, крайне уязвимым для исторической критики даже на том уровне, на котором находилась византийская историография эпохи Комнинов.

Нерсес Лампронский: Армяно-Византийский церковный диалог

Нерсес Лампронаци (Нерсес Лампронский (1153–1198) родился в крепости Лампрон, господствующей над Тарсом Киликийским. Как пишет армянский иезуит и исследователь творчества Нерсеса И. Кешичян в своем издании «“Изъяснения Божественной Литургии” Нерсеса»[289], прадед Нерсеса Лампронского по имени Ошин родился в 1070 г. в Карабахе и переселился в Киликию вместе с семьей в период сельджукского нашествия. Отец Нерсеса Ошин принадлежал к древнему роду князей Аршакидов, в то время как мать Шахандут была племянницей знаменитого армянского католикоса Нерсеса Шнорали (Благодатного).

Миниатюра Нового Времени с изображением Нерсеса Лампронского

Получив в крещении имя Смбат, будущий святитель Армянской Апостольской Церкви воспитывался матерью в родном доме, а в 12 лет, около 1165 г., был представлен именитому родственнику Нерсесу Шнорали, в ту пору помощнику католикоса Григора III. В подростковом возрасте Смбат переехал в Ромклу – резиденцию католикоса, где получил сан вардапета, а вскоре был рукоположен в священный сан с именем Нерсес. В 1176 году он стал епископом Тарса, Лампрона и прилегающих областей. С этого времени начался бурный период его творчества. Уже в 24 года Нерсес стал автором крупных богословских сочинений, среди которых важнейшее значение имеет «Изъяснение Божественной Литургии». Уже в этом – чисто литургическом – произведении автор высказал свою открытую и терпимую позицию по отношению к греческим церковным обычаям, в частности к греческой традиции пения «Трисвятого». Эта же примирительная позиция Нерсеса по отношению к представителям иных христианских традиций в полной мере проявится на объединительном Соборе в Ромкле в 1179 г., на котором Нерсес произнес свои знаменитые «Синодальные речи», заявив о том, что он признает братьями во Христе всех верующих в Него: армян, греков, латинян и сирийцев.

Наибольший интерес для нас представляют два документа, связанные с именем Нерсеса Лампронского, позволяющие в полной мере представить не только его личные воззрения, но и догматическую, а также каноническую позицию Армянской Апостольской Церкви по отношению к грекам. Первый документ представляет собой ответы Нерсеса на вопросы, адресованные армянским епископам и католикосу Григору IV византийским императором Мануилом Комниным. Бурные переговоры и переписка между католикосом и василевсом продолжалась несколько лет. Эта переписка сопровождалась подготовительными мерами, связанными с предполагавшимся церковным воссоединением греков и армян. Патриарший синод в Константинополе, со своей стороны, активно обсуждал проект воссоединения с армянами в 1170-х гг. Как утверждает И. Оже[290], ответы Нерсеса патриаршему синоду и василевсу были составлены в период между 1165 и 1178 гг., т. е. накануне Собора в Ромкле 1179 г., и были переправлены в Константинополь пресвитером Константином.

Документ содержал ответы Нерсеса Лампронского на все основные богословские и литургические аргументы, традиционно выдвигавшиеся византийскими богословами против армян, и нашедшими свое отражение в схолиях Вальсамона на Синтагму канонов. При этом в догматических вопросах армянская сторона была готова на все уступки, принимая содержание халкидонского вероопределения. Канонический статус Армянской Апостольской Церкви мыслился Нерсесом Лампронским как равноправный в рамках пентархии, ибо армянская сторона настаивала на даровании Армянскому католикосу Антиохийского патриархата. При этом, однако, Армянская Апостольская Церковь была готова принимать волю византийского автократора в том, что касалось избрания католикоса, принимая тем самым византийские «цезарепапистические» принципы постулирования первенствующего архиерея самодержцем. Наибольшие разногласия вызывали литургические расхождения между греками и армянами, которые нашли подробное отражение в схолиях Вальсамона. Сопоставление антиармянских фрагментов Вальсамона, рассмотренных в предыдущей главе, и нижеприведенных ответов Нерсеса Лампронского показывает, что именно различия литургических традиций – конечно же, богословски обосновывавшиеся, – определяли церковное разделение греков и армян. Наследие христологических споров V в. и порой настороженное отношение армян – обретавших свою новую государственность в Рубенидской Киликии – к власти византийского василевса не играли в греко-армянских спорах первостепенной роли.

Памятник был переведен И. Оже