Командир Томас говорил с какой-то молодой женщиной. Ее светлые волосы стягивала серо-зеленая лента, среди локонов, словно варварское украшение, сверкали рубиновые бусинки капель чужой крови. Она, нахмурившись, слушала командира. Тонкие пальцы барабанили по деревянному прикладу автомата. Раскин непроизвольно попятился. Он догадался, что речь идет о его особе.

— Павло! — крикнул Томас, после того как под сводами зала прогремел очередной выстрел. — Успокойся на минуту! Дай поговорить!

— Так они ж шевелятся! — Павло наступил на голову вяло перебирающего ногами бойца в камуфляже. — Томас! Может, прикажешь им первую помощь оказать? — и он дважды нажал на спусковой крючок.

Командир выкатил глаза:

— Я тебе сказал: остынь! Отвлекаешь же, мать твою так! Не спрячешь пушки — тебе помощь оказывать придется, молокосос!

Раскин сплюнул и отвернулся. Даже боязнь за собственную жизнь не смогла затмить собой отвращение, которое он испытал к этому парню, что так увлеченно переводил из мира «этого» в мир «иной» застрявших на полпути.

Отвернулся и встретился глазами со светловолосой женщиной.

Секунду-другую она изучала Раскина. Затем перевела взгляд на командира Томаса. Отрицательно покачала головой, добавив к этому короткую фразу. Лоб Томаса прорезали глубокие морщины. Командир вздохнул и подал едва заметный знак бровями. Раскин тут же почувствовал, что в область левой почки ему уперлось еще теплое дуло автомата. Пришлось поднять руки.

— Так, — полное лицо Томаса покрылось розовыми пятнами. Командир приблизился к Раскину. Смерил его взглядом, будто увидел впервые. — Кто ты такой и почему решил, что сможешь водить нас за нос?

Раскин медленно опустил руки. Его взяли в кольцо. Слева и справа — каменные лица. Нервные пальцы полируют спусковые крючки. Особняком стоял Павло и чуть ли не с любовью глядел на Раскина. На его лице можно было разглядеть надежду заняться чем-то более интересным, чем раздачей «на орехи» уже не сопротивляющимся противникам. В шаге за спиной Томаса покачивалась на каблуках светловолосая женщина. Ее плечи были опущены, а глаза смотрели в пол. Руки то и дело поправляли ремень перекинутого через плечо автомата.

— Меня зовут Федор Семенович Раскин, командир, — глухо проговорил ушелец. — Водить за нос я вас не собирался, не мальчик уже. Вас я не знаю и в гости сюда не рвался. Как я здесь оказался, до сих пор ума не приложу…

Томас хмыкнул. Хохотнул Павло и принялся играть с пистолетами, словно заправский ковбой.

— Ты гляди, Федор! — проговорил он, не прекращая вращать «стволы». — Земляк! Пристрелить его, пан командир?

Командир не ответил. Женщина бросила в сторону Павла раздраженный взгляд. Пальцы, лежащие на цевье автомата, побелели.

— Я штурмовой колонизатор категории А0 с коэффициентом изменений «восемь с половиной», — с нажимом проговорил Раскин. — Я выполнял задание на Забвении…

— На Забвении! — вновь перебил его Павло. — Старик, ты, наверное, не знаешь, что на этой планете люди долго не живут!

— Павло! Тявкнешь еще раз — добавлю в твоей голове еще одну дырку! — не оборачиваясь, бросил Томас.

Очевидно, последняя фраза всерьез зацепила парня. Он побледнел от злобы и одним движением вогнал пистолеты в кобуры. Демонстративно застыл, полузакрыв глаза и скрестив на груди руки.

— Продолжай! — рыкнул Томас в сторону Раскина.

— Слушай, командир! — Раскин сжал кулаки. — Ты, наверное, не знаешь, чего стоят полчаса на Забвении! Я едва дышу. Ты меня или сразу расстреляй, или же дай что-нибудь выпить и съесть, позволь отдохнуть. А потом допрашивай, сколько влезет! И еще раз повторяю: я знать вас не знаю и знать, уж извините, не желаю!

— А что, пропасть на Забвении тебе было бы предпочтительней? — продолжал напирать Томас.

— Предпочтительней! — честно ответил Раскин. — Там я по крайней мере знал, за что отдаю богу душу.

— Ты работал на Шнайдера? — спросила женщина. У нее был усталый, надтреснутый голос. Когда рядом рвутся гранаты и не умолкают выстрелы, попробуй, сохрани девственную чистоту связок.

— Да, — коротко ответил Раскин.

— Ты знаком с Гордоном Элдриджем? — вновь последовал вопрос.

— Да.

— Почему не его привлекли к выполнению миссии на Забвении?

Раскин развел руками. Пристально поглядел на женщину. А она была ничего: не высокая, не низкая. Худоватая, но не до изнеможения. Кожа светлая, даже скорее бледная. Нос прямой, скулы высокие, покрытые свежими ссадинами. Губы средние. Темные и растрескавшиеся. В углу рта — голубая гематома. Глаза миндалевидной формы, холодные, светлые, неопределенного цвета.

Да, ему приходилось видеть такие же серо-желто-голубые глаза. И это их выражение вроде: «меня все достало, но тебя я все равно переплюну» казалось знакомым.

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы два помножить на два.

— Почему-почему? — буркнул Раскин. Сделал полшага вперед — очень уж назойливо давили под ребра дула автоматов. Констатировал: — Ты — Вероника Элдридж.

Женщина кивнула.

— Как я сразу не догадался… — Раскин криво улыбнулся. — Я должен был понять это еще на «десантнике», когда Шнайдер впервые назвал твое имя. Вероника. Ты не очень-то похожа на отца, но это, наверное, и к лучшему…

Ай да Элдридж! Парень, оказывается, был еще тем пройдохой, царствие ему небесное! Когда же он успел обзавестись ребенком? В школьном возрасте?

Раскину, например, начали перекраивать хромосомы, когда на лице еще и первые прыщи не появились. Соответственно, к своим восемнадцати годам он мог плодить лишь цирковых уродцев.

А что американец? Едва ли колонизатора со столь значительным коэффициентом изменений, как у него, готовили с более позднего возраста…

Раскин округлил глаза, приходя в изумление от очередной догадки.

Быть может, Элдридж просто взял и рискнул? Рискнул, со свойственной ему беспечностью орегонского ездока на родео. Отважился. И вместе со своей женщиной (была ли она женой, любовницей или просто случайной встречной — кто теперь узнает?) им удалось сорвать джек-пот: ребенок родился не только здоровым, но и не обделенным искрой божьей. Ведь Вероника, если верить Шнайдеру, командовала кораблем дальней разведки. Соответственно, обладала самым полным набором необходимых качеств для работы в Большом Космосе.

Быть может, если бы и он, Федор Раскин, не смалодушничал в свое время, то не остался бы теперь одиноким, словно ледяная блуждающая планета в межзвездном пространстве, и не мотался бы из мира в мир, повинуясь чужой воле…

— Тебе задали вопрос, Раскин! — прервал его размышления Томас.

Ушелец поджал губы. Исподлобья взглянул на женщину.

— Из всех боевых мутантов с коэффициентом восемь с половиной и более только я остался в живых. Так что, — он коротко кивнул Веронике, — соболезную тебе. Извини, но произносить речи не умею и не люблю. Твой отец был неплохим парнем, поверь мне, я обязан ему жизнью, — перевел взгляд на Томаса. — И ты, командир, извини, но обернуться Гордоном Элдриджем я не могу.