А затем все задымили своими люльками. Тимко испытующе глянул на Ховраха и сказал:

– Нам бы потолковать…

– Говори, – ответил тот. – При Мелашке можно. Когда надо, у нее язык на замке.

– Это не тот случай…

– Понял, – быстро глянув на Ничипора Галайду, ответил Ховрах и обернулся к своей сожительнице, которая скромно сидела в уголке. – Мелашка, выйди ненадолго во двор, посмотри, что там и как.

Она безропотно кивнула, накинула свитку – ночи уже стали прохладными – и покинула хату.

– Ну и что у вас за секреты? – спросил Ховрах.

– Нужна твоя помощь, – ответил Тимко и рассказал Ховраху о замысле киевского полковника.

– Да-а, – задумчиво протянул Ховрах, – неплохой план… Но с меня-то что требуется?

– Собрать наших, бурсаков, пусть они разведают, где поселились жолнеры. Для этого дела подойдут мальцы из фары. Они не вызовут подозрений. Конечно, никто, кроме нас с тобой, не должен знать, зачем все это делается. И только когда наступит время, все должны собраться вместе, чтобы получить задание. А еще нужно приготовить для пацанов кресала и кремни и бутылки с горючим маслом. На все про все у нас четыре дня.

– Бурсаков я соберу… С горючим маслом дело обстоит похуже. Нужны деньги. Даром его никто не даст.

– Деньги есть… – Тимко бросил на стол увесистый кошелек.

– Тогда придется привлечь к этому делу и Мелашку, – сказал Ховрах. – Только она знает торговцев, у кого есть масло, и только ей они могут продать не бутылку, а целый горшок. Масла ведь много понадобится.

– И то верно… – Тимко переглянулся с Микитой и кивнул. – Ладно, поговори с Мелашкой. Только не дай ей бог проболтаться! Жолнеры всех бурсаков перережут как цыплят.

– Говорю тебе, она баба – кремень!

– Смотри, ты за нее отвечаешь, – угрюмо сказал Микита. – В противном случае будем вместе с ней висеть на Ратушной площади. А мне почему-то этого совсем не хочется. Я еще не отдал свой должок кое-кому…

Оказалось, что в Киеве осталось около сотни бурсаков самых разных возрастов. Но больше всего мальцов. Старшие спудеи ушли из города, потому что опасались жолнеров. Ведь любого молодика литвины могли принять за казака-ребела, особенно по пьяному делу, и тогда его ждала мучительная смерть – жолнеры любили кровавые забавы. В этом деле они были достойными учениками палача украинского народа Яремы Вишневецкого, именем которого матери пугали непослушных детей.

Пока бурсаки мотались по Киеву, собирая попрятавшихся спудеев, и разведывали обстановку, Ничипор Галайда тоже времени даром не терял. Как-то так получилось, что лучшего приюта для лазутчиков Антона Воропая, чем усадьба Тыш-Быковских, не нашлось. Тимко сильно обрадовался, когда обнаружил старого эконома в полном здравии. Слуги закопали убитых ротмистра и пахолков и хорошо замаскировали место захоронения, и, когда в усадьбу нагрянули жолнеры, которые искали пропавших товарищей, старик блистательно разыграл древнюю, как сам крестьянский мир, сценку под названием «Моя хата с краю, ничего не знаю». В отличие от своего хозяина, веру он не менял, так и остался добрым католиком, поэтому старого шляхтича литвины не тронули. Ведь никто не ведал, к кому направился ротмистр, поэтому его искали по всему городу. Наверное, у него были какие-то личные счеты с Тыш-Быковским.

Ничипор Галайда, казак в годах, быстро стакнулся с экономом. Он выяснил, что оружия в доме нет, разве что на чердаке хранятся луки и стрелы. С ними Тыш-Быковский по молодости любил охотиться в плавнях на мелкую дичь. Но с годами его охотничьи страсти поутихли, и луки оказались ненужными.

Ничипор тут же слазил на чердак и нашел четыре лука разных размеров и, соответственно, разной убойной силы и дальности. Но он сильно разочаровался в своей находке – ни на одном луке не было тетивы. Что касается стрел, то этого добра хватало на несколько охот.

– Зачем они вам? – спросил эконом.

– Надо… – буркнул казак.

– Для дела?

– А то как же.

– Придется пожертвовать главным украшением своей старушки.

– Вы о чем?

– Пойдем со мной…

Они пошли на конюшню, где меланхолично жевала сено одна-единственная кобыла. Ей было много лет, никто уже не помнил, когда в последний раз на нее надевали седло, но кобылу не отправляли на скотобойню лишь по той причине, что она принадлежала эконому. А он так с ней сжился, что разговаривал как с человеком, и, казалось, лошадь понимает его.

– Вот, – указал эконом на пышный хвост кобылы, который давно не подстригали. – Тетива из ее хвоста выйдет замечательная. Ты же не против, голубка? – заворковал он, нежно поглаживая ее по шее. – Видишь, она кивнула. Значит, согласна…

Тетивы, свитые из лошадиного волоса, и впрямь получились отменными. Когда появились бурсаки, Ничипор спросил:

– Стрелять из лука умеете?

– Я умею! – ответил Тимко. – Батька меня с детства к луку приучал.

Микита лишь молча кивнул в ответ. Он взял лук, наложил стрелу, указал на тонкое деревцо шагах в сорока и выстрелил, почти не целясь. Стрела попала точно в ствол, и Ничипор Галайда одобрительно крякнул.

– Добрый казак из тебя бы вышел, хлопец, – сказал он, закуривая.

– А зачем нам луки? – спросил Тимко.

– Узнаешь, – коротко ответил Ничипор. – А сейчас пошли в хату. Оно хоть и вечереет, народ по улицам уже не ходит, но нам нужно держаться осторожно…

Следующая ночь выдалась темной, ветреной. «То, что нужно…» – с удовлетворением сказал Ничипор Галайда. Огромное напряжение овладело бурсаками: как сработает команда Ховраха? Все пацаны ждали сигнала – когда загорятся казармы, где расположился полк рейтар. Их как раз и должны были зажечь лазутчики казаков – Ничипор, Тимко и Микита. Это было самое опасное задание – казармы охранялись.

– Вы, хлопцы, ждите меня тута, – деловито сказал Ничипор, когда они оказались возле казарм. – Нужно снять часовых. А вы в этом деле мне не помощники.

Тимко и Микита кивнули. Они уже знали, как умеет подкрадываться к врагам казак-пластун. Вот и сейчас он словно провалился сквозь землю: они не услышали ни звука, ни шороха.

Потянулось томительное ожидание. Бурсаки затаились на пригорке; они хорошо видели здания казарм и конюшни, освещенные фонарями, установленными на столбах. Фонари горели только вокруг плаца, большая часть казарм скрывалась в темноте. Часовых было трое; по крайней мере, столько насчитали бурсаки. Они ходили туда-сюда как заведенные – то появлялись на светлом месте все втроем, то исчезали во тьме, расходясь в разные стороны. Похоже, их здорово вышколили.

Но вот на плацу появился лишь один часовой. Он потоптался на месте, с недоумением оглядываясь по сторонам, – где же остальные? – а затем негромко позвал своих товарищей. И это были последние слова в его жизни – меткая стрела пробила ему горло. Он еще падал, а к нему метнулась какая-то тень, в которой трудно было узнать Ничипора Галайду, – пластун напялил плащ с капюшоном, который утыкал ветками и пучками травы, поэтому со стороны он казался внезапно ожившим бугорком земли. Ничипор подхватил стража подмышки и утащил в темноту. Все верно – пока дело не сделано, нужно быть крайне осторожными. Не ровен час, выйдет какой-нибудь рейтар до ветру, увидит труп часового и поднимет тревогу.