Но главное — здесь было безопасно, да и осень на берегах Гаронны была очень мягкой. Настоящим наслаждением было расположиться к шести вечера на террасе со стаканчиком портвейна! Дни были похожи один на другой, а сумрачная окраска гарнизонного города напоминала подругам Сомюр. Ничего от блистательного season, обещанного д’Эспрэ! Рано утром мужчины расходились по учреждениям или в «Альгамбру»[50], превращенную в парламент. Там они целыми днями обсуждали успехи врага и необходимые срочные меры. Даже сам Пуаре обивал пороги этих учреждений, чтобы вынудить военную администрацию согласиться на новую модель солдатской шинели. Его посылали от генерала к полковому портному, от помощника секретаря к министру, требовали бесконечного оформления бумаг, но это его не обескураживало: казалось, он решил никогда больше не одевать — и даже не раздевать — ни одного женского тела.

Жизнь остановилась. К одиннадцати часам — как в Сомюре, сетовала Файя, — они вылезали из кровати, потом отправлялись на небольшую прогулку. Красочно освещенные осенним солнцем аллеи были устланы оранжевыми листьями, стулья тут же были расставлены кругом, и эта картина мало менялась изо дня в день. За два дня они обошли всех модисток, познакомились со всеми зеваками на аллеях, со всеми цветочницами. Немного тяжелый обед в отеле «Шапон Фин», снова прогулка, и в три часа дня кульминация — официальное сообщение: «Ситуация не изменилась». Тем временем — и об этом шептались — шли бои на Марне. Слухи, подсчеты, намеки. Затем подходил черед кондитерской: чай и пирожки, которыми славился город. Полагалось выпить рюмочку портвейна, растягивая эту процедуру до семи — времени возвращения мужчин. Те приходили немного грустные, усталые и потухшие. Что же могло их вернуть к жизни? Решительно, в Бордо было не до развлечений!

Через десять дней женщин осенила идея. Почему бы им, как и мужчинам, не заняться торговлей? В разумных пределах, конечно, очень скромно. Они ринулись во все закоулки города на поиски торговцев все равно чем: фиксаторами для портянок, крышками для солдатских котелков, пикриновой кислотой, мышьяком, бочками с сельдью. В этом смысле Бордо со своими пакгаузами был необыкновенным городом. Удостоверившись в Наличии товара, достаточно было в пять часов устроиться на террасе «Шапон Фин» и предложить этот товар любовнице генерала, а та — любовнице сенатора, которая… Назавтра возбужденная дама возвращалась с надлежащим образом подписанными приказами о закупках, а за эту услугу предполагались хорошие комиссионные… Можно было еще, если имелись надлежащие связи, участвовать в обмене: три тысячи дорожных фляг старой модификации на три сотни новой, смазочное масло для ружей на мыло из Марселя. В любом случае были обеспечены хорошие барыши, а к зиме гарантирована покупка меха.

Лиана стала одной из первых последовательниц этого вида развлечений. К концу недели, когда Файя, еще более удрученная, чем в Париже, решила «никуда не двигаться до Сан-Себастьяна», она начала обшаривать все лавки пакгаузов. И тут же поняла, как ей избавиться от скуки. Из деликатности по отношению к д’Эспрэ она не интересовалась продовольствием, а начала с набора тысячи амулетов для сенегальских стрелков и в тот же вечер перепродала их по более высокой цене экс-любовнице одного полковника, подвизавшегося при министерстве. Послезавтра еще более необыкновенная находка: она приобрела сто тысяч подтяжек по девяносто пять сантимов за пару и надеялась выиграть втрое. Однако сумма, которую надо было выплатить авансом, была такова, что она не рискнула платить, не зная покупателя: было бы жалко увидеть, как тают, продаваясь, драгоценности, подаренные д’Эспрэ, или, что, по ее мнению, было еще хуже, ликвидировать ренту. Чтобы быть уверенной в сделке, она решила навести справки в министерстве и надеялась выиграть эту партию.

На следующий вечер ей назначил рандеву торговец, о котором шептались, что он был накоротке с нужными лицами из министерства. Лиана ожидала его за стаканчиком портвейна на террасе «Шапон Фин», сидя рядом с танцовщицей из френч-канкана, — та подсчитывала доходы после обмена зонтиков от солнца на скромные портфели. Вечерело, липы на площади постепенно погружались в темноту, и девушка уже задалась вопросом, куда же подевался этот фат, когда вдруг ощутила, что кто-то энергично тянет ее за рукав, не оставляя возможности для сопротивления. Изумленная, она встала, опрокинув стакан с портвейном.

Таких, как этот мужчина, в провинции называют красавцами. Около сорока, густые черные волосы, откинутые назад, невзирая на моду на проборы, естественная манера держать себя, хотя в нем проглядывала некая крестьянская деликатность, изысканная непосредственность, что иногда встречается у деревенских жителей. Он казался очень уверенным в себе. Неосознанным жестом Лиана закрыла лицо вуалью. Он рассмеялся, но улыбались только его полные губы, а взгляд оставался прежним — холодным и безразличным, как у Файи.

— Вы боитесь покраснеть? Ну-ка поднимите!

Не ожидая ее жеста, он наклонился и приподнял вуаль. Лиана смутилась больше, чем если бы он ее раздел. В то же время, будучи странным образом сообщницей этого незнакомца, она благосклонно разделяла эту игру.

Лиана согласилась пойти за ним в другое кафе, где они сели в молчании на почти пустой террасе. Она так и не опустила вуаль, но он на нее даже не смотрел.

— Мадемуазель, — начал он наконец. — Мой поступок вас не удивит, если я назову свое имя. Я — Раймон Вентру, помощник…

Она его не слушала. Или, скорее, слушала его голос — красивый бас с местным акцентом, в котором было что-то деревенское, напоминающее о тучных травах и базарных площадях.

Он заметил ее рассеянность и положил свою руку на ее. Но ничего похожего на нежность не было в его манерах.

— Мадемуазель, — снова заговорил Раймон, — я не советую вам участвовать в этих спекуляциях! Вы надеетесь выиграть немного в деньгах, но если будете упорствовать, то очень меня стесните. Вы… и другие!

— Другие?

— Да, другие… женщины, — произнес он с презрением. — Вы ничего не понимаете в торговле. Но можете здорово взвинтить цены. Очень сильно, и начнется хаос! Вот почему завтра арестуют их всех. Но для вас сделают исключение.

— Арестуют, всех? И Сесиль Сорель?

— Нет, нет, конечно, есть и те, кого пощадят. Их предупредят, как и вас. Но я предпочел поговорить с вами сам. Из-за господина д’Эспрэ. В конце концов… — он взял ее за запястье: — Вы красивая женщина.

И снова это ужасное чувство зависимости, принуждения — и в то же время удовольствия.

Он понял ее. Его рука сжала запястье еще крепче.

— На самом деле, мадам, именно я занимаюсь обеспечением армии продовольствием. И обеспечением богатых тоже. Война затрудняет циркуляцию товаров, какими бы они ни были. Я требую от вас, мадемуазель де Шармаль, немедленно прекратить ваши послеобеденные развлечения. Иначе у господина графа будут большие неприятности.

Лиана хотела убрать руку, но он ее удержал.

— Милая, выпьем вместе портвейна — это приведет вас в чувство.