— Ты сидел?

— Сидел.

— Смерть видал?

— Ну.

— Обычный русский. Хорошо, что не недомерок. Опасаюсь только, что снова сядешь, потому как судьба распроклятая. Затягивает, как в воронку. Поэты тоже. Возьми вон Баратынского, в пажеском корпусе проворовался, в солдаты отправили служить, в Финляндию. Он много понаписал про финские скалы… Поэта куда ни кинь — стихи выйдут. Другой был драматург, всю жизнь под судом ходил, Сухово-Кобылин такой. Как говорится, от тюрьмы да от сумы… Заметь, в каждом ресторане, вместо того чтобы с дамами отплясывать, «Таганку» исполняют… А рукопись-то, а? Александр Сергеич не иначе как издевается… Шутки его невеселые. Думай, как выпутываться будешь, но утром, Шишкин на тебя глаз положил. Посадит, наверное. А сейчас спать. Где хочешь, на диване или на печи?

— На печи.

Шурка приволок овчину с подушкой и простыню, забросил на печь и удалился. Спать Авилов не мог, слушал дождь, глядел на заоконный фонарь и оперившие его листья и ни о чем не думал. Снизу от печки в тело проникало тепло, иначе бы он замерз, водка не согрела, прошла, будто вода, насквозь. Перед глазами все стоял черный человек с городища и наводил смертную тоску. Под утро, когда запели петухи, он заснул, а когда проснулся, Шурки не было. Любовь Егоровна поглядывала в телевизор, шевеля спицами. Авилов, услышав стук часов, взглянул на циферблат и понял, что к следователю он опоздал.

Он перевернулся на другой бок и заснул снова, вспомнив, что Нины почему-то не было вчера на городище, но, может, так оно и к лучшему.

Нина не пришла, потому что ее в этот дождливый вечер навестил следователь. Разговоры были такие, что привели к душевной смуте с обеих сторон. Следователь завел про Наталью. Вначале как-то издалека: про чай, черный георгин, про цветы, конфеты, раскрытые книжки с закладками, орешки на столе. Вот и выходило из его рассказа, что женщина совершенно спокойная, улыбчивая и даже выглядит так, что и по голове ее не стукали, и в больнице она не валялась, и мужа своего не теряла. Выглядит, будто дела, наоборот, идут наилучшим образом. Вообще не суетится. И ни разу, как он ни пытался, даже не вздыбилась, никакой реакции ни на что. Или уж ей совсем все равно, или ничего она на самом деле не теряла. И вот в свете событий, а получилось все так, что последним рукопись держал в руках господин Авилов, то и выходит, что пропала рукопись не куда-нибудь, а пропала злонамеренно, и похоже на то, что Наталье Юрьевне хорошо все детали известны. И в больнице она лежала, а все равно была осведомлена, а что они держатся по отдельности и друг про друга говорят неласково, так это вполне может быть конспирацией. Нужно ей было эту рукопись позарез, а нужно, видно, чтобы уложить депутата, потому что он ее в свое время работы лишил и поступил не по-человечески. А то, что она попросила своего дружка уголовного, так что ему, трудно? И то, что она по голове получила, так потому что во все вмешивалась, а тут и другие люди были, что рукописью интересовались не полностью бескорыстно. И вот с самого начала ясно было, кто тут первый номер насчет краж, но она ловко путала следствие тем, что указала, что у Спивака много врагов, что его могут шантажировать. Именно на этом настаивала для отвода глаз, тогда как приезжий федеральный чиновник говорил, что она за ним давно охотится и враждебных намерений даже перед коллегами не скрывала. А сама такая честная, глаза ясные, что Боже упаси ей не поверить! Однако как из больницы вышла, тут же художник с балкона слетел, как перышко, а все потому что шастал, где не следует и много чего видел. Гена-то и знал, что рукопись у Авилова. Единственный, кроме Натальи, конечно. Его взяли да предупредили таким способом. А ему что, блаженному, он все равно говорит, что она у Авилова. И что характерно, под балконом пачка сигарет нашлась, а Науменко уверяет, что не курит. А во-первых, уборщица пепельницы за ней вытряхивала, это раз, а во-вторых, Шишкин и сам видел пачки в чемодане. Такие тонкие папироски, за ними надо в областной центр тащиться, чтоб купить. А что еще удивляет, так это то, что когда ее об Авилове спрашивал — мог он украсть рукопись, спокойно отвечает, что да. И ведь больше правды говорит, чем врет. Если один из них завалится, то второй ни при чем.

Нина, молча выслушав Шишкина, даже не вышла его проводить до ворот. Села, как истукан, и замолчала. Следователь ушел, сомневаясь, правильно ли поступил с Ниной. Может быть, надо было мягче, деликатнее, намеками что ли…

Наутро следователь отправился на почту: пришел факс из Азербайждана. Он глянул в справку из отделения милиции и зачесал в затылке. Мухамедова, а в настоящее время по мужу Гусейнова Тамара Айвазовна проживает с супругом и тремя детьми в городе Сумгаите семь лет, отъезжает только к матери с сестрами в город Баку. Документы на девичью фамилию были ее утрачены девять лет назад, о чем есть соответствующее заявление.

Шишкин рысью побежал в пансионат узнавать, отправили ли Тамару в областную больницу, и выяснил, что гражданка Субботина отбыла еще вчера, вместе с супругом, но номер за ними числится, потому что муж должен вернуться. Шишкин побежал звонить в областную психиатрическую больницу. Такой больной туда не поступало, и ему посоветовали обзвонить еще неврологические отделения. Лишь к двенадцати часам, подняв на ноги все больницы, он отыскал пропажу. Тамара находилась в седьмой городской, в тяжелом состоянии.

Утерев пот со лба и выпив холодного чаю, Шишкин, взглянув на настольный календарь, осознал, что господин Авилов на допрос не явился. Он набрал телефон Нины.

— Пропал друг разлюбезный. Как ушел вчера утром, так и нет, ответила Нина следователю. — Ну приди проверь, сам увидишь. Какие уж тут шутки.

Нина положила трубку. Шишкин чертыхнулся. А вдруг Нина взяла и предупредила Авилова, что дело швах?

Шишкин, набросив на плечи куртку, — за ночь сильно похолодало — быстрым шагом дошел до библиотеки. Зося покачала головой: сегодня она его не видела, а вчера заходил.

— Зачем?

— Похоже, пожаловаться. Объявился один «настоящий полковник», и того затуркали.

— Кто его затуркал-то? — возмутился Шишкин.

— Наталья не простила. Положение, говорил, мое безвыходное, посадят ни за что. Мол, рукопись видел последним, все поэтому.

— И посажу, — разозлился Шишкин. — Если в бега ударился.

— Машина на месте, — уточнила Зося.

— Хорошо дружить с библиотекарями. Информация поставлена, — польстил ей капитан.

Пока следователь метался в поисках Авилова, тот спал на печи, как Емеля, ни о чем не беспокоясь. Изредка ходил в туалет, приветливо улыбался Любови Егоровне, перекусывал, опрокидывал рюмку и снова заваливался на печь. К вечеру заявился Шурка и удивился, что Авилов все еще тут.

— Можно у тебя пожить?

— Живи, — позволил Шурка. — Только тебя Михаил ищет, ноги сбил.

— Не говори, что я тут, ладно?

— А Нина как?

— И ей не надо.

— Ты что, запил, что ли?