себя, и брата. В обращении выказывается лживость его благоговения. Если хочешь узнать сердечные помышления, обрати внимание на уста; от них узнаешь, о чем заботится и старается сердце, – о земном или о небесном, о духовном или о плотском, об удовольствии или о воздержании, о многостяжательности или о нестяжательности, о смиренномудрии или высокоумии, о любви или о ненависти. Из сокровищ сердца уста предлагают снеди приходящим, и то, чем занят язык, показывает, что любит сердце, – Христа, или что-либо из настоящего века. И невидимая душа по телесным действиям делается видимой, какова она – добра или зла, и хотя по природе добра, но превращается в злую по свободному произволению.

Но, может быть, скажет кто-нибудь, что «страсти естественны, и предающиеся страстям не подлежат обвинению». Будь внимателен к себе самому, чтобы не возвести тебе обвинение на прекрасное создание благого Бога, ибо Он сотворил вся… добра зело (Быт. 2, 31), и украсил природу всеми благами. Поэтому алчет ли кто, – не обвиняется, если вкусит умеренно, потому что взалкал по природе. Подобным образом, жаждет ли кто, – не обвиняется, если пьет в меру, потому что жажда естественна. Спит ли кто, – не обвиняется, если спит не без меры, и предается сну не по изнеженности, так чтобы привычкой к непомерному сну препобеждалась природа, потому что природа и привычка служат провозвестниками той и другой стороны: природа показывает рабство, привычка же означает произволение, а человек состоит из того и другого. Произволение, будучи свободно, есть как бы земледелатель какой, прививающий к природе нашей и худые, и добрые навыки, какие ему угодно. Худые навыки прививает следующим образом: голодом – чревоугодие, жаждой – многопитие, сном – изнеженность, воззрением – худую мысль, истиной – ложь. А подобно этому и благие добродетели прививает следующим образом: пищей – воздержание, жаждой – терпение, сном – неусыпность, ложью – истину, воззрением – целомудрие. Произволение наше, по сказанному, как земледелатель, во мгновение ока искореняет худые навыки, прививает же доброе, преодолевая природу. Природа – это земля, нами возделываемая; произволение – земледелатель, а Божественные Писания – советники и учители, научающие нашего земледелателя, какие худые навыки ему искоренять, и какие благие добродетели насаждать. Сколь бы ни был наш земледелатель трезвен и ревностен, однако же, без учения Божественных Писаний он и не силен и не сведущ, потому что законоположение Божественных Писаний дает ему разумение и силу, а вместе с тем от собственных ветвей своих и благие добродетели, чтобы привить их к древу природы: веру – к неверию, надежду – к безнадежности, любовь – к ненависти, знание – к неведению, прилежание – к нерадению, славу и похвалу – к бесславию, бессмертие – к смертности, Божество – к человечеству. А если земледелатель наш, по высокомерию своему, вздумает когда-либо оставить учителя и советника своего, то есть Божественные Писания, то начинает действовать погрешительно, отыскивает лукавые мысли, сводит вместе бессмысленные навыки, и к природе прививает не свойственное ей: неверие, неведение, ненависть, зависть, гордыню, тщеславие, славолюбие, чревоугодие, любопрение, прекословие и многое другое подобное, потому что, оставляя Законодателя, и сам бывает Им оставлен. Если же, раскаявшись, осудит сам себя, припадет к Законодателю и скажет: «Согрешил я, оставил тебя», то Законодатель, по свойственному Ему человеколюбию, немедленно примет его, подаст ему разумение и добрую силу опять снова возделывать ниву природы своей, искоренять в ней худые навыки и вместо них насаждать благие добродетели. А сверх того даст ему венцы, осыпет его похвалами. Например, по природе человек алчет, но воздерживается; жаждет, но также терпит; имеет желания, но сохраняет целомудрие; отягчен сном, или одержим леностью к славословию Владыки, но, бодрствуя, сам себя принуждает к Божию песнопению, и за это увенчивается, как преодолевший природу и стяжавший добродетели.

Итак, слава Его человеколюбию, исповедание Его благости, и поклонение Его благоутробию! Какой отец столь же сострадателен? Какой отец столь же милостив? Какой отец так любит, как наш Владыка, изъявляющий любовь к нам, рабам Своим? Всем снабжает, все припасает с избытком: душевные наши язвы врачует, и долго терпит, оставляемый нами, хочет, чтобы все мы стали наследниками Царства Его, хочет, чтобы и произволение наше, исцеляя легкие и маловажные болезни, заслужило от Него похвалу; тяжкие и трудные болезни врачует Сам; исцеляет язвы ленивого, отверзая уста его к славословию, и отпускает грехи грешнику, возбуждая его к усердию; скоро внемлет немощному, чтобы не малодушествовал, а великодушным и терпеливо ударяющим в двери подает и то, и другое – и исцеление, и награду. Он мог бы уврачевать все душевные наши язвы и силой преложить[29] нас на благость, но не хочет этого, чтобы наше произволение не лишило похвал Его. Итак, мы ли вознерадим призвать Его к себе в помощь и заступление, когда Он любит и милует нас? Он искупил нас и просветил очи ума нашего; Он даровал нам познание о Себе, дал вкусить сладости Своей, чтобы вполне взыскали мы Его. Блажен, кто вкусил любви Его и приготовил себя к непрестанному насыщению ею, потому что насытившийся такой любовью не приемлет уже в себя иной любви. Кто, возлюбленные, не возлюбит такого Владыку? Кто не исповедует и не поклонится благости Его? Какое же оправдание будем иметь в день суда, если вознерадим? Или что скажем Ему? То ли, что не слыхали, или не знали, или не были научены? Что надлежало Ему сделать, а Он не сделал для нас? Не сошел ли Он для нас с безмерной высоты, из благословенного недра Отчего? Он, невидимый, не соделался ли для нас видимым? Он, огнь бессмертный, не воплотился ли нас ради? И не принял ли заушения, чтобы нас освободить? Какое чудо, исполненное страха и трепета, – бренная рука, созданная из земной персти, дает заушение Создавшему небо и землю! А мы, жалкие и бедные, перстные и смертные, мы – пепел, даже и слова не переносим друг от друга. Он, Безсмертный, не умер ли за нас, чтобы нас оживотворить? Не погребен ли, чтобы нас воскресить с Собой? Он освободил нас от врага, связав его, и дав нам силу наступать на него. Когда призывали мы Его, и не услышал нас? Когда ударяли в дверь, и не отверз Он нам? Если же и замедлил когда, то чтобы увеличить награду нашу.