Все это, конечно, легендарные события, но что знает о дальних странах обычная домохозяйка? Большинство англичан знают об импортных товарах – например, апельсинах, гранатах и сахаре – и о том, откуда они берутся, даже если и не могут их себе позволить. Они имеют представление о самых знаменитых экзотических зверях – львах, верблюдах, тиграх и слонах – и могут даже нарисовать их, основываясь на слышанных историях. Но, если они не путешествуют сами, их познания весьма поверхностны. Вильям Еорман рассказывает молодым ученикам, что «верблюд может унести на себе больше вьюков, чем три лошади» и «может пройти сто миль в день»; тем не менее еще он говорит, что «дракон и слон так ненавидят друг друга, что при встрече один обязательно убьет другого», а «страус – самая большая из всех птиц и может есть и переваривать железо». Вы можете найти в лондонском магазине чашу, сделанную из кокоса, или даже китайскую фарфоровую вазу, но очень немногие знакомы с обычаями и религией стран, из которых привезены эти вещи.

Только аристократы и дворяне путешествуют за рубеж в чисто образовательных целях. Большое путешествие в Италию через Германию начинает набирать популярность; оно считается отличным способом для молодого джентльмена завершить свое образование. Оно вдохновлено отчасти изучением античной литературы, отчасти – знаниями об эпохе Возрождения (вспомните хотя бы, сколько раз Шекспир упоминает в своих произведениях итальянцев по сравнению с французами, испанцами или немцами), отчасти – новыми книгами об Италии на английском языке. Помимо всего прочего, в правление королевы Марии многие английские протестанты искали убежища в протестантской Германии и в веротерпимых итальянских городах Падуе и Венеции. Вернувшись в Англию при Елизавете, эти эмигранты восторженно рассказывали о чудесах Италии. Ричард Смит, путешествовавший в компании сэра Эдварда Антона в 1563 году, пишет обо всех посещенных ими местах. Вот его описание крокодила, которого они увидели в Венеции:

Менее восторженно пишет Смит о местных жителях: падуанцы, по его словам, «сильно отличаются от венецианцев в одежде, но не менее горды и лживы»; кроме того, он регулярно осуждает итальянцев за «распутность» и «искусное попрошайничество». В 1597 году сэр Томас Чалонер пишет графу Эссексу, что «сейчас по Италии бродит целая толпа англичан»[42]. Все хотят увидеть Рим; но еще они хотят узнать другие манеры и обычаи зарубежных стран, увидеть и надеть новую одежду, отведать странной пищи и повидать красивых женщин. О красоте женщин пишут и английские путешественники за рубежом, и иностранные путешественники в Англии.

Слово «иноземец» («foreigner».) означает не только жителя другой страны: оно применяется к любому, кто родился н в том же городе, что и вы. Люди отличают английских «иноземцев» от людей из других стран, которых называют «чужестранцами» («aliens»). Если вы пойдете в театр, то увидите, как последних изображают в соответствии с расхожими стереотипами. Всех итальянцев выставляют лгунами, все французы – щеголи, а голландцы – грубияны. Турки всегда кровожадны, а мавры – похотливы и коварны. Эрудит Эндрю Борд похожим образом описывает страны Европы, рассказывая про каждый народ в стихах:

Примерно так же говорится и обо всех других народах. Если верить Борду, то корнуолльцы – худшие повара и пивовары в мире, валлийцы бедны и склонны к воровству, ирландцы просто бедны. Все фламандцы – пьяницы и едят масло. Еолландцы делают хорошую ткань, но слишком любят английское пиво. Брабантцев хвалят – впрочем, и они тоже любители выпить. Немцы праздны и не хотят менять стиль одежды. Датчане тоже слишком ленивы, а поляки постоянно едят мед.

Отношение к французам сложное. Англия и Франция с перерывами воевали несколько столетий. Окончательно война закончилась в 1563 году, и отношения стали менее агрессивными, но тем не менее определенная враждебность сохранилась. До 1585 года, когда началась война с Испанией, французы – единственная реальная континентальная угроза безопасности Англии. С другой стороны, если англичанин выезжал за рубеж, то, скорее всего, путешествовал по Франции; если же он знает всего один иностранный язык, то, скорее всего, французский. Борд довольно дружелюбно отзывается о французах, отмечая их изобретательность, особенно в одежде. Так что к чужестранцам относятся как с фамильярностью и уважением, так и с недоверием.

Самих англичан иностранцы считают враждебными, невежественными и подозрительными. Венецианец Мишель Сориано пишет о «враждебности к иностранцам» (см. выше), несмотря на то что Венецианская республика сравнительно терпимо относится к англичанам. Алессандро Маньо, тоже из Венеции, рассказывает, с каким подозрением на него смотрят, когда он идет на католическую мессу в доме посла в 1562 году. Голландец Эмануэль ван Метерен тоже пишет, что англичане «очень подозрительны, особенно по отношению к иноземцам». С ним согласен и секретарь герцога Вюртембергского: «Поскольку большая часть англичан, в особенности ремесленники, редко бывает в других странах… они без особых симпатий относятся к иностранцам, но любят насмехаться над ними». Томас Платтер отмечает, что нижние слои английского общества считают «мир за пределами Англии накрепко забитым досками», но добавляет, что джентльмены и другие люди, сами путешествовавшие, относятся к иностранцам с уважением.

Все эти комментарии принадлежат богатым путешественникам, которые в Англии лишь гостят. Если даже у них осталось настолько негативное впечатление, каково же приходится тысячам иммигрантов, которые постоянно проживают в королевстве? Еще в самом начале правления Елизаветы в Лондон начинают съезжаться протестанты в поисках убежища от преследований католической церкви в Голландии, Испании и Франции. В 1563 году обеспокоенное правительство проводит перепись чужестранцев в столице: их общее число составило 4543 человека. Цифры резко растут в 1567 году, когда голландские кальвинисты бегут от преследований герцога Альбы; по данным переписи 1568 года, в Лондоне живут 9302 иностранца, из которых 7163 голландца и 1674 француза. После Варфоломеевской ночи 1572 года в Англию хлынули и гугеноты (французские протестанты).

Присутствие такого большого числа иностранцев беспокоит лондонцев. Многие боятся, что заграничные купцы отнимут у них прибыль. Кроме того, их очень злит, что приезжие не обязаны соблюдать те же законы и обычаи, что и англичане. Правительство боится (и не зря), что среди иммигрантов могут быть шпионы и что разные фракции привозят с собой и радикально-протестантские, и католические пропагандистские материалы. Культурные различия лишь усугубляются из-за того, что иммигранты устраивают службы во французских, голландских и итальянских кальвинистских церквях; непродолжительное время в Лондоне существовала даже испанская кальвинистская церковь. Подобная изоляция раздражает многих людей, которые жалуются, что иностранцы не желают проникаться духом английского общества. Сэр Уолтер Рэли в 1593 году заявляет, что милосердие к иностранцам проявляется совершенно зря, потому что они не поддерживают королеву и отбирают доходы, которые по праву должны принадлежать англичанам. Джон Стоу соглашается с этими словами и приводит пример: тридцать лет назад, когда в приходе Св. Ботольфа жило всего три голландца, каждый год на помощь беднякам там собирали 27 фунтов. Но сейчас, когда в приходе живет тридцать голландских семей, с трудом удается набрать 11 фунтов, «ибо иностранцы не платят этих налогов, в отличие от наших граждан». По всем этим причинам тайный совет принимает решение отправлять иммигрантов в провинциальные города – но им и там не рады. В Гальстеде, графство Эссекс, небольшая группа голландцев навлекает на себя ненависть местного населения; их обвиняют в занятиях непотребными ремеслами, загрязнении воды и многих других неудобствах. Голландцам приходится покинуть свои дома и вернуться в Колчестер.