Вдруг слух девушки отразил едва слышимое жужжание. Она резко распахнула глаза и напрягла слух. Уже через миг, Людмила проворно села на своей подстилке и откинула плащ. Жужжание нарастало и девушка поняла, что пора. Пробежав быстрым цепким взглядом по безмятежно спящим лицам молодых людей и морде Серого, она проворно и бесшумно стянула с себя сапоги и штаны. Резким движением, сняв со своей головы черный апостольник, она тряхнула своей темной длиной и густой косой. Она осталась в одном подряснике и нижней короткой рубахе под ним.

Босая, тихо ступая, девушка в темном подряснике устремилась прочь с поляны. Она шла в самую гущу деревьев, чуть оглядываясь и боясь, что Сабуровы или собака проснутся. Но, они крепко спали. Уже спустя некоторое время, Людмила увидела впереди, среди зарослей елей, некие сверкающие всплески, которые то появлялись, то исчезали среди густой растительности. Она ринулась прямо в чащу, осознавая, что нужный час пришел…

7.2

Проснулся Мирон резко от странного предчувствия. Уже светало и третьи петухи пропели свою песню. Он сел на своей подстилке и огляделся. Его взор отразил пустое ложе монахини и Сабуров напрягся. Он вмиг решил, что девушка ушла в лес справить нужду. И почти четверть часа, он терпеливо ждал, напряженно всматриваясь в заросли деревьев, и ожидая, что вот-вот появится ее тонкий силуэт в черном одеянии. Но, ее все не было. Спустя еще четверть часа, Мирон поднялся и устремился прочесывать ближайшие деревья и кустарники, тихо, чтобы не разбудить Василия и Серого, окликивая девушку по имени. Однако, в ответ никто не отзывался. Спустя полчаса, Мирон вернулся на поляну с неприятными предчувствиями и, толкнув брата за плечо, выпалил:

— Вставай. Людмилы нигде нет. Уже битый час ее ищу.

— Что? — напряженно спросил Василий, открывая глаза и вмиг садясь на подстилке.

Сабуровы разделились и направились в чащу, то и дело, выкрикивая имя монахини. Рассвет едва занимался, и братья пошли в разных направлениях.

Прошло уже два часа, как они искали Людмилу. Но, ее нигде не было, и она не отзывалась на их крики. Пес Серый, бегущий рядом с Мироном, поначалу лихо шел по следам девушки, но в какой–то момент потерял ее след. И крутясь на одном месте, жалостливо заскулил, словно извиняясь перед молодым человеком за то, что не может отыскать следы девушки дальше.

Теперь, каждый миг казался Мирону жутким. Не понимая, что произошло ночью и куда исчезла монахиня, он нагнетал в своих сумрачных мыслях невесть что. Уже не понимая, где искать девушку, молодой человек шел не разбирая дороги, невольно оборачиваясь и, то и дело, выкрикивая ее имя. В его голову лезли страшные думы о том, что ее утащили лешие или анцибалы – болотные черти, и растерзали ее. А она даже не успела вскрикнуть, ибо была так беззащитна и легка. А нечисть, наверняка, зажала ей рот рукой, когда утаскивала ее с поляны.

И во всем этом происшествии Мирон винил именно себя. Ибо он, как тупой боров заснул крепким сном и совсем не углядел за девушкой, которую обещал оберегать. Эта рассветная чаща и громкие крики птиц казались ему зловещими, и с каждым мигом Сабуров ощущал, как на его душе становится до ужаса страшно, оттого, что они не найдут Людмилу и она не поможет им разгадать книжку колдуна. Но, более всего, в этот момент, Мирон страдал и жалел о том, что невинной девушки, убитой нечистью, более нет на этом свете. И, именно, он позволил осуществиться этому несчастью и, теперь, видимо его совесть и душа по убиенной монахине никогда не найдут себе покоя.

И, вдруг, он увидел ее. Она сидела в зарослях травы, прислонившись спиной к толстому стволу сосны. С согнутыми коленями и босыми ногами, с распущенной темной косой, она казалась недвижимой и какой-то заморенной. Голова ее также опиралась на ствол дерева, а ее глаза были прикрыты и она не двигалась.

Со всех ног, запинаясь о траву и коренья, Мирон бросился к Людмиле и уже через миг склонился над нею. Она была жива, ибо через ее приоткрытый рот с сухими, обкусанными до крови губами, вырывалось едва заметное дыхание. Ее закрытые веки чуть подрагивали и она словно дремала. Он отметил ее окровавленные обнаженные ступни и голени, которые она, видимо, сбила о древесные коряги, и которые едва прикрывал темный подрясник. Ее руки недвижимые, устало обвисли вдоль тела. Серый, тоже был рядом и начал лизать лицо девушки.

— Людушка! — выдохнул над нею молодой человек, отражая, что ее бледное прелестное лицо все в пыли и грязи.

Она распахнула глаза и Мирон увидел ее потухшие изумрудные очи, уставшие с красными прожилками. Она не ответила ему и уставилась на него каким-то обреченным и безразличным взглядом.

— Ты где была? Зачем ты ушла? Тебя лешие утащили? — выпалил он на одном дыхании, присев на корточки и рассматривая и ощупывая ее лицо и тело. Ран на ней вроде не было, но она вела себя как-то странно, заторможенно и тихо.

— Все хорошо, — пролепетала она хрипло монотонным голосом и чуть приподняла тяжелую голову. Ее силы были на исходе и она едва могла говорить.

— Что случилось, Людушка? — нетерпеливо и ласково лепетал Мирон над нею, ничего не понимая.

— Не лешие это, — тихо ответила девушка и вновь уронила голову назад, опершись о дерево и промямлила. — Мне очень плохо, надо поспать…

Она прикрыла глаза на миг, словно потеряв сознание. Похолодев, Мирон быстро и легко поднял девушку на руки и выпрямился. Он устремился с нею прочь из этой жуткой мрачной чащи. Когда он достиг их привала, Людмила так и не пришла в себя. Мирон осторожно положил ее на подстилку и отметил, что она крепко спит. Заботливо прикрыв ее плащом, он долго всматривался в ее неподвижное лицо с распущенными темными волосами, думая о том, что сон, наверное, сейчас для девушки это лучшее лекарство, ибо во время него восстанавливались жизненные силы существа.

Мирон громко три раза прокричал куликом, напевом напоминающим крик птицы – кулика, чтобы позвать обратно Василия. В ответ никто не отозвался и Мирон понял, что Василий слишком далеко и не слышит. Он обернулся к Серому и велел ему найти и привести брата. Пес понятливо гавкнул и побежал по следу.

Когда Людмила проснулась, она увидела, как Василий мешает палкой что-то в небольшом котелке. Заметив, как девушка заворочалась, Василий тут же устремил на нее пытливый взор и, улыбнувшись, сказал:

— Как ты, сестренка, выспалась?

Действительно, чувствуя себя гораздо лучше, ибо ее тело уже не ломило от жуткой боли, Людмила печально улыбнулась ему и приподнялась на руках.

— Да, вполне, — кивнула она.

Людмила отмечала, что с каждым днем Мирон и Василий, ведут себя с ней более по-доброму и даже по-родному. Она понимала, что они относятся к ней, как к сестре не более того, ибо она была монахиней и явно не могла восприниматься молодыми людьми, как нареченная суженая, ибо она уже была Христовой невестой. Людмила была этому только рада и знала, что ни один из молодых людей даже не посягнет на ее невинность, ибо за эти три недели, которые они находились бок о бок, они вели себя почтительно. Даже взором не намекая на то, что она, как девушка интересна им. Правда, иногда Сабуровы останавливали подолгу на ней свой взор, словно изучая. Но не более. Ни действиями, ни намеками, ни поведением они не переходили грань братской заботы и уважения к девушке. И, теперь, Василий смотрел на нее добрыми участливыми глазами, и Людмила отметила тепло и жалость его взора, которое он дарил ей, как если бы она действительно была ему сестрой. Она искренне улыбнулась ему в ответ и огляделась.